- В какие там стукачи, - сказал Новиков. - Разовая нагрузка с хорошим гонораром. Глядишь, втянешься, писучим станешь. В Дарьи Донцовы выбьешься, Акунина переплюнешь. Все борзописцы с чего-то начинали. Лукьяненко, говорят, был скромным врачом, а теперь, вишь ты, главный упырист России-матушки.
- Стало быть, стукач, оседлавший Пегаса, - вдумчиво произнес Арабесков. - А ты, земляк, и вправду Владимир Сергеев? И вправду следователь? Что-то железным Феликсом запахло.
- Пойми, чувак, - сказал Новиков. - Ты для меня находка. Ты видишь то, чего другие не видят. Помоги, друг, если хочешь помочь Валерке. Он накопал что-то очень серьезное. Вот мой мобильный.
Записал на бумажке номер телефона.
- Ладно, - согласился Арабесков. - Не в службу, а в дружбу...
Будя, подумал Новиков, выходя на улицу. Взять три баночки пива и - домой.
Странное дело, про гостиницу, в которой перебывали тысячи людей со всего света, населенную, о чем прекрасно знал Арабесков, массой вредных для здоровья мыслеформ, он уже воспринимал, как свой дом.
На Варварке навстречу ему попался бородатенький тип в модной нынче застиранной джинсовке и голубой бейсболке, который при взгляде на него почему-то осклабился, но Новиков не придал этому значения. Мало ли приветливых на свете. Откуда ему было знать, что человек этот как две капли воды похож на бомжа, натравившего на Шмаку бешеного пса. Он этого бомжа сроду не видел, а увидел бы - не обратил внимания.
Кстати, пса этого, отирающегося в соседнем со шмаковским квартале, поскольку здесь он вырос и возмужал, уже отловили собаколовы и доставили в ветлечебницу МВД, где его, опутанного бельевой веревкой, на предмет бешенства тщательно обследовал обезьяноподобный ветеринар Родькин.
Нет, пес бешеным не был, но на запах крови (Родькин подносил к его чутким ноздрям пузырек с консервантом) реагировал неадекватно, то есть жадно принюхивался, начинал нетерпеливо повизгивать, тянуться к пузырьку связанной пастью. Зрачки у него при этом противоестественно расширялись, шерсть на холке вставала дыбом, сам он напружинивался. Если бы не веревка, так бы и схавал несчастный пузырек. Из всего этого Родькин, кстати насмотревшийся "Ночного Дозора" и прочих шедевров про вурдалаков, сделал вывод, что пес страдает открытой формой вампиризма, а стало быть опасен для общества. Единственный выход - усыпить, а тушку кремировать, поскольку абсолютно не ясно, что за вирус в нём живет. Про вирус он написал в журнале карандашиком, для себя, чтобы не забыть посетившую мысль. Таких вирусов в природе не существовало, но вдруг? Это же тема кандидатской.
С усыплением пса Родькин попросил подождать до утра, когда он явится на смену, и санитар дядя Вася, которому всё было по фигу, кивнул с умным видом, но записи нигде не сделал.
Утром Родькина опередил пьяный еще со вчерашнего ветеринар Бугаец, в котором как призрак коммунизма бродил трудовой энтузиазм. Он вкатил псу такую дозу снотворного, что хватило бы и стаду слонов, после чего, надев длинный, до пят, фартук, прочитал родькинскую карандашную пометку.
Подумал про Родькина: "Вот дебил", - и взял специальную электропилу. Известно же, что у собак шерсть жесткая, препараторский нож берет плохо, а пилой кромсать в самый раз.
Пес еще был жив, когда Бугаец начал его вскрывать. Он вообще любил вскрывать и кромсать, особенно с похмелья, какая разница, в каком виде сжигать, так, по кусочкам, оно даже лучше. Когда он с ненормальными глазами убийцы разрезал лобную кость, что-то окровавленное, слабо тренькнув, упало на оцинкованный поддон.
Именно в этот момент а препараторскую зашел Родькин.
- Стоп, - сказал он. - Не шевелись.
Бугаец, весь в кровищи, застыл, азартно дыша.
Родькин пинцетом подцепил маленький красный комок, в котором проглядывалось что-то черное, омыл в струе воды.
- Хм, - сказал он, подойдя к окну, чтобы лучше разглядеть. - Кто бы мог подумать?
- Что там? - спросил Бугаец. - Чур, пополам.
- Всё бы тебе, Толик, потрошить, отчекрыживать, - пожурил Родькин, пряча черную фитюльку в пластиковый пакетик. - Ты как маньяк, без пилы уже не можешь.
