— Что с Игнасио? Где Педро? — сразу же бросился к ней не на шутку обеспокоенный дон Стефан.
Маршал Ланн, скованный оцепенением, не мог вымолвить ни слова. Три месяца назад он танцевал с этой женщиной изящный котильон, едва ли не признавался ей в любви, и она была победительно обворожительна. Всего лишь три месяца! И вот теперь перед ним стоял лишь чудовищный призрак былого. Ланн был потрясен до глубины души, лишь усилием воли заставляя себя не отводить глаз.
Клаудиа долго молчала, слегка покачиваясь и равнодушно глядя на стоящих перед ней мужчин. Пересохшие губы ее беззвучно, мучительно шевелились, и Мурсиа с трудом расслышал:
— Игнасио умирает. Педро с ним рядом…
— Живы!? — возбужденно выдохнул дон Стефан.
— Да.
— Герцог, — быстро обратился граф ко все еще молчащему и пораженному Ланну, — распорядитесь поднести сеньорите подогретого вина и немедленно велите доставить сюда мальчика и Педро.
— Там еще наш отец, — вдруг начала что-то понимать Клаудиа.
— Отец? — удивился дон Стефан.
— Да, отец, дон Рамирес… он… ранен в ногу…
— Герцог! Клаудиа нашла отца! Распорядитесь, Ваше Сиятельство… — вне себя от возбуждения выпалил граф. Но Ланн все молчал и продолжал изумленно смотреть на черный призрак.
— И Гарсия…
— Гарсия? Какой Гарсия? — удивился дон Стефан.
— Граф Аланхэ… мой муж… — выдохнула Клаудиа и опустила голову, будто исчерпав последние силы.
— Муж?! — одновременно вскрикнули оба мужчины, но один с удивлением, а другой — едва ли не с гневом.
— Так вы… жена генерал-капитана? — с посветлевшими от злобы глазами спросил маршал.
— Артиллеристка, — эхом подхватил его адъютант, и в палатке повисла зловещая тишина, нарушаемая лишь хриплым женским дыханием.
— Герцог, прошу вас еще раз: распорядитесь поднести графине де Аланхэ бокал теплого вина, — жестко напомнил граф. — Надеюсь, вы не собираетесь запятнать свою честь нарушением подписанной вами же капитуляции?
Маршал Ланн и его адъютанты угрюмо переглянулись.
— А Педро… Кто этот Педро, мадам? — жестко спросил Ланн, не обращая никакого внимания на слова графа.
— Он… Он — капитан валлонской гвардии, — собравшись с духом, выдохнула Клаудиа, и возглас возмущения пронесся по палатке. И тогда, слегка пошатнувшись, словно от порыва ветра, призрак оттолкнул стоявшего рядом гренадера и, подняв голову, в первый раз в упор посмотрел на благоухающего кельнской водой маршала.
— В таком случае, граф, боюсь, вы требуете невозможного, — медленно проговорил Ланн. — Капитан валлонской гвардии… Сумасшедший с кудрями, как у самого Вельзевула… Да этого дьявола знает и ненавидит у нас последний фейерверкер! Мне никто не простит этого, граф.
— Вам, герцог, следовало бы бояться не своих солдат, а суда истории, — спокойно ответил ему дон Стефан.
— Плевать мне на суд истории, граф, — запальчиво бросил маршал. — Я сам вершу ее.
— То есть вы хотите сказать, что отдадите на самосуд самых доблестных солдат противника?
В палатке снова повисло тягостное молчание.
Лицо Ланна пошло розовыми пятнами, он рванул тугие крючки высокого воротника и пошел мерить палатку крупными легкими шагами, ни на кого не глядя и заложив руки за спину. Потом вдруг решительно двинулся к дорожному медному поставцу, достал бутылку вина, сам открыл ее и, налив полный бокал, поднес его Клаудии с почтительным поклоном.
— Отныне я восхищаюсь вами еще больше, мадам, — тихо произнес он. — И при случае непременно передам дону Мануэлю, что в Испании есть сокровища и более ценные, чем его Женевьева де Салиньи.
Тело Клаудии привычно двинулось в грациозном поклоне, но, словно споткнувшись о что-то, не закончило движения. Однако рука жадно потянулась к вину, и все в немом изумлении увидели, как изможденная женщина мучительно медленно выпила весь бокал до дна. Вернув хрусталь маршалу, словно он был не герцогом, а простым слугой, Клаудиа устремила угли своего раскаленного взгляда на дона Стефана.
— Граф, спасите его! — выдохнула она в последнем усилии и стала медленно оседать.
Ланн успел подхватить бесчувственное тело и уложить его на походный диван, застланный коврами еще египетского похода.
