– Кто это?
– Тед Крэддик.
Дыхание Клэр замедлилось. Ее желание увидеть кого-то, кроме родных, поугасло, когда она услышала имя отца погибшего друга. Последний час или больше она мучила себя тем, что проглядывала фотоальбомы, бесчисленные снимки, незамаранные знанием о смерти – только солнце и улыбки, горящие глаза и будущее. На некоторых попадался и Тед – его лысина отражала летнее солнце, когда он стоял на крыльце дома, где жил с сыном и младшей сестрой Стью Салли, обняв их за плечи, и все улыбались во весь рот – только Салли застенчиво, пытаясь скрыть губами скобки. На другом снимке Дэниэл и Стью корчили перед камерой рожи, пока Клэр и Кэти смотрели с напускным неодобрением. На заднем фоне Тед сунул указательные пальцы в рот, растягивая губы в комичной гримасе и высунув язык. Были и другие, но Клэр уже не помнила, на каких видела Теда. Он всегда был второстепенным персонажем ее жизни. Время от времени она с ним говорила, но беседы не выходили за рамки любезностей и пустяков.
Здравствуйте, мистер Крэддик.
Здравствуй, Клэр. Стью наверху, с Кэти. И прошу, зови меня Тед.
Ладно… Тед. Спасибо.
Конечно, она никогда не звала его «Тед», не считая случаев, когда он об этом просил, и даже тогда чувствовала себя неудобно.
– Скажи, пусть поднимается, – попросила она мать, которая в ответ замялась.
– Уверена?
Она кивнула.
– Он будет спрашивать.
– Знаю, – ответила Клэр. – Пусть поднимается.
Бросив последний неуверенный взгляд, мать исчезла из дверей. Клэр услышала, как ее туфли защелкали вниз по ступенькам, затем – благоговейное бормотание и звук хлопнувшей двери. В ожидании Клэр закрыла альбом и сунула его под подушку. Суставы до сих пор отзывались болью на каждое движение, но уже не могли ее потревожить. Тревожило ее то, о чем они напоминали. Каждый прострел, каждое поднывание от дискомфорта выдергивало из памяти очередную гадость, и по коже бежали мурашки при мысли о том, что она перенесла.
Хватит, сказала она себе. Нельзя так думать. Нельзя! Иначе никогда не полегчает.
Полегчает. Она почти рассмеялась из-за этой мысли, но ее прервало движение у двери. Снова мать – шла так, будто даже звук может повредить дочери.
– Клэр?
Мать отступила, и в комнату вошел Тед Крэддик. Клэр ощутила шок. Она знала, что увидит не того человека, что был на фотографиях, но такого не ожидала. Перед ней словно предстало его отражение, лишенное красок в темном окне. Одежда казалась на два размера больше и висела на ссутулившихся плечах; живот, который всегда растягивал рубашки, пропал, и джинсы болтались на бедрах. Улыбка с фотографий обвисла и стала театральной маской печали, зеленые глаза запали в опухших глазницах. С ним в комнату вошло отчаяние, словно он желал не утешения или сочувствия, а чтобы ему сказали, что произошла ужасная ошибка и только Клэр может это подтвердить. Он выглядел так, будто хотел услышать, что Стью жив и здоров и вернется домой с минуты на минуту, что все это недоразумение.
– Здравствуйте, мистер Крэддик, – сказала Клэр, слезая с кровати и подходя ближе. Они неловко обнялись – смерти и общего страдания не хватало, чтобы усилить близость, которой никогда не было. Его тело казалось проводом под напряжением, гудело под кожей. Она отпустила его и отступила, затем жестом предложила присесть на кровать и села сама, сложив руки на коленях. Он опустился с усилием и попытался улыбнуться. Вынести эту улыбку было непросто.
– Спасибо, что согласилась со мной встретиться.
– Мне так жаль, – сказала Клэр. – Мне так жалко Стью. Он был одним из моих лучших друзей, я очень по нему скучаю.
Тед медленно кивнул и поднял глаза. Мать Клэр ответила ему слабой улыбкой и ушла от двери, оставив их наедине. Клэр не слышала, чтобы она спустилась по лестнице, и знала, что она по-прежнему там, слушает.
– Рад, что ты в порядке, – сказал Тед, глядя на свои руки. – Когда сообщили новости, мы все думали о тебе… – он нахмурился. – Зачем они это сделали?
– Я не знаю, – искренне ответила Клэр. Она сама не раз задавала себе тот же вопрос за прошедшие недели, но ответа не нашла.
– В смысле… вы же лишь дети. За что вас так мучить?
