Клан - страница 53

– Я знаю, и мне чертовски жаль, но…

– Не надо.

– Но это правда.

– Я знаю, что это правда, но не хочу это слышать. Не от тебя, – Финч тяжело вздохнул, его пальцы поглаживали опустевший конверт. – Я понимаю, что не смогу его вернуть.

– А чего ты тогда хочешь? Сам-то знаешь? Ты собрался не просто навалять хулиганам, которые задирали твоего брата. Пойдешь туда такой замороченный – и назад не вернешься. А если вернешься, с кровью на руках и большими неприятностями. Пожизненными, чувак.

– Если поймают.

Бо покачал головой.

– Пожизненное бывает не только в тюрьме. Знаешь это не хуже меня.

Студент у стойки начал спорить сам с собой. Бармен попросил его вести себя потише. Сероволосая женщина хихикнула. Финч решил воспользоваться паузой.

– Будешь пить?

Бо кивнул на сок.

– Уже.

– Я имею в виду – по-настоящему.

– Не-а. Ни капли в рот с самого возвращения. Мне в эти дни, чтобы довести себя до ручки, можно и не нажираться. Но ты неплохо съехал с темы.

– Говорить особо не о чем.

– Прикалываешься, что ли?

Финч ответил на его взгляд.

– Ты сам все понимаешь, Бо. Если свершится чудо и кто-то решит это расследовать, хотя бы представить, что они ошибались про доктора, и обнаружит, что убийства повесили не на того парня, что будет?

– Они найдут тех парней. А если поймают, засадят надолго.

– Вот именно – если. И, скажем, поймают, скажем, засадят – тогда эти гады заживут получше, чем жили раньше. Трехразовое питание, отдых и трудотерапия, телевизор…

– Чувак, ты же сам никогда не сидел, да? Слабо себе представляешь?

– Дело не в этом…

И снова Бо его перебил.

– Еще как в этом. По сравнению с некоторыми заведениями, Абу-Грейб выглядит как «Уолдорф-Астория». После того что они наделали, кучке убийц-деревенщин покоя в тюрьме не будет.

– Этого мало, – сказал Финч.

– А если ты их убьешь самолично, и этого все равно окажется мало? Что тогда?

– Так не будет.

Бо откинулся и вздохнул.

– Многие так же говорили перед тем, как отправиться в пустыню, Финч. Все мы так говорили, а если не говорили, то думали. «С кем угодно, только не со мной». Помнишь?

Финч посмотрел на бар, чтобы избежать тяжести взгляда собеседника. Когда он повернулся назад, Бо допил и уже поднимался.

– Дэнни был хорошим пацаном, – сказал ему Бо. – Отличным. Голова у него была на месте.

Финч согласно кивнул.

Бо вышел из кабинки и бросил последний взгляд на стойку.

– Но сделай себе одолжение и не пользуйся им как поводом, чтобы выпустить ненависть, которая накопилась после пустыни. Мы там на всю жизнь насмотрелись, и то, что случилось здесь, ничуть не лучше, но если ты не одумаешься, тебе светит либо смерть, либо прожить остаток жизни за решеткой или поиском новых мишеней.

Финч начал возражать, но Бо поднял руку, чтобы тот помолчал.

– Я добавил в бумажки еще кое-что, чтобы ты взглянул перед тем, как отправишься играть в Рэмбо. Почитай. Подумай. Намек толстый, но ты меня знаешь. В это воскресенье после восьми я буду в «Рите» на Третьей. Закатываем вечеринку. Тебя не приглашаю, потому что если увижу тебя там, значит, ты решил идти до конца.

– А если я не удержусь от искушения ввалиться?

– Ну, значит, ты – это ты, а раз я не хочу видеть твой покромсанный труп по новостям, придется тебе помогать. Но знай: я надеюсь на вечер в кругу семьи и друзей, а не народных мстителей. До встречи.

Он ушел, и его провожали все взгляды в баре. Сероволосая женщина улыбнулась ему, он ответил тем же, а потом скрылся на улице. За ним закрылась дверь.

На каком-то уровне Финч понимал, что Бо прав, прав во всем. Были риски, которые он не учел, последствия, которых он не предвидел. Но все это не важно. В том, что случится, нет места здравому смыслу. Его действия диктовал гнев, благоразумие и логические доводы его не переубедят.

– До воскресенья, – сказал он тихо и вернулся к файлу.

– Клэр, к тебе пришли гости.

Сидя на кровати, подвернув под себя ноги, Клэр подняла глаза от фотоальбома. Ее лицо было мокрым от слез, и теперь под взглядом матери она спешно вытирала глаза.

– Могу сказать, чтобы приходил потом, если ты не готова.

Клэр покачала головой. Прошло почти две недели с тех пор, как она видела живых людей, не считая Кары и матери, и хотя она любила их за заботу, ее начинали душить их постоянные переживания. Они обращались с ней, будто она превратилась в хрупкое стекло и разобьется от легчайшего прикосновения. Она знала, что после пережитого глупо и эгоистично ждать другого отношения от них и других людей, и все же тосковала по нормальности, хотя бы фальшивой, мечтала однажды спуститься и не поймать на себе взгляды, какие бросают на побитую собаку, прихромавшую к порогу. В лицах матери и сестры она видела сопереживание и отражение собственной боли, жертву – и ничего больше.