Клан - страница 31

– Вы тока гляньте, – сказал Папа и хмыкнул.

– Лучше отойди, пап.

Голос мужчины помрачнел.

– А ты думай, кому советы даешь, Аарон.

Веллман охнул, когда его пронзила молния бо ли. Сперва он подумал, что его снова полоснули ножом, но, когда боль ослабла, осознал, что это лишь невольная судорога – тело сопротивлялось систематическому отключению компонентов.

Лицо Седого Папы зависло в нескольких сантиметрах от него.

Веллман выпрямил руку и навел пистолет ровно на его правый глаз.

Его горло нашли ножи. Близнецы, подумал он, по бокам от него, их маленькие ручонки задевали подбородок.

– Полегче, ребятки. Не будет он стрелять.

– Но, пап…

– Брысь в машину.

Веллман взвел курок. Лязгающий щелчок показался оглушающе громким. Единственный звук в мире. Мальчики напряглись.

– Не слыхали? Живо, вашу мать, – скомандовал Папа.

Веллман почувствовал заминку, с которой они удалялись, услышал шаги по хрустящему гравию, как открылись и снова закрылись дверцы пикапа. Затем – тишина, одна тень и пистолет.

– Передумал, старичок? – спросил Папа. – Геройской смерти захотел?

Глаза Веллмана слипались, кулисы его вечера закрывались, начиная бесконечную ночь. Он снова рывком вернулся к сознанию и ругнулся себе под нос.

– Ну, вперед, – сказал ему Папа, придвигаясь так, что пистолет уперся ему под глаз. – Жми. Бог простит тебя за то, что ты хотел поступить правильно, когда боль помутила рассудок. А мне не страшно. Даже, скажу тебе, оченно интересно, что ждет там, наверху.

– Отпустите ее. Пожалуйста. Она вам ничего не сделала.

– Она убила моего пацана, вот что она сделала.

– Она просто… Просто… отпустите ее. Она достаточно настрадалась.

– Тебя это касается только потому, что ты влез, куда не просят, старик. Что с ней станется, не твое собачье дело. Незачем было тратить на нее время.

– Ты будешь гореть в аду, – прошептал Веллман, его дыхание с присвистом выходило изо рта. Содрогнувшись, он надавил на пистолет, как только мог, прижимая Папе под глаз. – Ты сгоришь за все, что наделал. И однажды… тебя остановят.

– Да?

– Такие, как ты… – он застонал, когда его прострелила очередная молния боли. – Чудовища, как ты… долго не живут. Кто-нибудь положит тебе конец.

Папа говорил так, будто улыбается, но лицо его было одной сплошной тьмой.

– Но не ты?

– Нет, – Веллман сделал вдох, который, как он боялся, будет последним. Его истерзала боль, каждая мышца сокращалась, было трудно дышать, думать, видеть… – Нет, – повторил он. – Не я.

Из последних сил он мотнул рукой влево и спустил курок. Папа с возгласом отдернулся, прижав руку к уху. Пистолет ударил по ладони доктора, послав шок боли по всей руке, так что он едва его не выронил. Но все же поднял оружие последний раз, сжал дрожащие пальцы и нажал на курок, и еще, даже когда уже ничего не видел, а грохот пуль, покидающих ствол, стал далеким эхом.

Пикап покачнулся и тяжело опустился на правый бок, фары перекосились, соскользнув с их отца и умирающего доктора, прежде чем замереть под кривым углом. Лобовое стекло треснуло, разбрасывая осколки, а с заднего сиденья охнул Джошуа, когда пуля оторвал кусок правого уха и пробила дырку в заднем окошке, не разбив его, но покрыв паутиной трещин.

– Вот сукин сын! – заорал Аарон, дергая ручку двери. – Колесо зацепил! – затем вылез и помчался, оставив дверь болтаться, сжимая нож в таком побелевшем кулаке, словно тот был вырезан из известняка.

– Живой? – спросил тихо Люк, глядя в зеркало на искаженное лицо брата.

Джошуа кивнул, приложив ладонь к окровавленному уху.

Айзек опустил освободившееся водительское сиденье и выскочил наружу, а Джошуа по пятам. Они захлопнули дверь за собой, словно почувствовали, что Люк не последует за ними.

И были правы.

Он остался сидеть; смотрел, рассеянно выбирая осколки из волос и смахивая их с одежды. Порезы на лице, где кожу зацепила шрапнель лобовухи, саднили, но он их почти не замечал. Чувствительная область на левой щеке заныла сильнее, хотя боль была не страшнее царапин от стекла. От стыда его лицо налилось кровью и пульсировало бессильным гневом. Нужно было ответить старику, переломать ему кости и разорвать плоть. Был момент. Но он только замер, ошеломленный сознанием, что этот новый поворот событий значит для семьи.