Больше он не был родным.
Он стал добычей.
Из мыслей его вырвал голос отца.
– Аарон.
– Пап?
– Снять скальп.
На один ошеломляюще жуткий момент Люк думал, что отец говорит о нем, что немыслимый план уже приводится в действие, но затем увидел, как пятится доктор, пока на него шагает Аарон, держа нож острием вверх, и неслышно выдохнул с облегчением.
– И живее, парень. Надо кое-кого догнать. – Папа отвернулся и направился к пикапу, словно потерял интерес к пыткам, которые предстояло претерпеть доктору.
Он уже положил руку на дверцу, когда Аарон сказал:
– Эм-м, пап…
Люк с удивлением увидел, что с лица старика исчезли следы страха, будто это было отрепетированной игрой, чтобы они приняли его за беспомощную жертву. Но, как оказалось, жертвами теперь стали они – в дрожащей руке старика был пистолет, с дулом, холодным, как кривая улыбка на его лице, когда он прицелился в Аарона.
Никогда в жизни Веллман так не боялся. Мочевой пузырь, казалось, был заполнен до пределов, и клапан, отвечающий за сдерживание мочи, судорожно дергался каждую пару секунд, грозил сдать, если не убрать руку ужаса, которая с ним играется. Колено пронзила боль от столкновения со щекой мальчика. Но сейчас его главной заботой были не функции организма. Его поле зрения сузилось, пока в нем не оказалась только картина в свете фар патриарха семьи Мерриллов.
Они вывели из строя его машину, но это не важно. Он и не надеялся бежать. Более того, хотя им и не было это известно, обездвижив его «Жук», они ненамеренно помогли в его деле.
Мальчик с ножом – Аарон – не шевелился, но на его лице не было страха – только ненависть, темные глаза горели презрением.
– Лучше положь быстро, – сказал он, слегка отклонив голову, чтобы сплюнуть.
Веллман повел стволом.
– Назад.
Мальчишка не обратил на него внимания и взглянул на отца, который стоял у пикапа и улыбался, словно в нетерпении ожидая окончания анекдота, и спросил:
– И че с ним делать, пап?
– Как обычно, – ответил тот.
Второй мальчик, который обездвижил «фольксваген» и чье лицо Веллман задел коленом, всматривался в него. Под грязью, потом и черствостью мелькал, как показалось доктору, не гнев, который он ожидал увидеть, но стыд и, возможно, легкий намек на сомнения.
– Зачем вам это? – спросил он мальчика, все еще целясь в Аарона. – Зачем вы убиваете людей, которые ничего вам не сделали?
Люк, которого будто застало врасплох прямое обращение, открыл рот, словно чтобы ответить, но тут же закрыл и нахмурился, перевел глаза от Веллмана на землю, затем на отца, который ответил за него.
– Потому что некоторые рождаются, чтобы умереть, док, – сказал тот и двинулся с места.
Веллман почувствовал прилив паники, его взгляд метался от Аарона к его отцу, не зная, кто представляет большую опасность.
– С-стойте на месте, – выдавил он.
Седой Папа надвигался, его странный плащряса задевал каблуки и поднимал пыль.
– Как думаешь, ты родился, чтобы умереть, док?
Тяжело дыша, Веллман медленно покачал головой.
– Никто не рождается, только чтобы умереть.
Папа улыбнулся. Теперь он был всего в трех мет рах, его прищуренные глаза улавливали золотое свечение из открытой двери и отвечали странным блеском из-под широких полей шляпы.
– Ты правда в это веришь?
– Да.
Наконец Папа замер на самом краю света фар, но стоял так близко, что если бы Веллман вытянул руку, коснулся бы его груди.
– Думаешь, я или мои мальчики родились, чтобы умереть?
Веллман задумался, но понял, что не может дать ответ, который напрашивался. Вот именно, черт возьми. Все вы, сволочи, заслуживаете смерти за то, что сделали. Но он лишь покачал головой.
– Нет. Наверное, нет.
– Тогда объясни, – сказал Папа, слегка приподняв подбородок на манер близорукого ювелира, оценивающего бриллиант. – Если ты вправду в это веришь… уважаешь жизнь и все дела… Объясни-ка, с чего нам тебя бояться, если ты не подумаешь стрелять?
Веллман открыл рот, чтобы велеть ему отодвинуться и заткнуться к черту, но слова умерли на языке, когда он увидел, как расширилась ухмылка Папы из-за чего-то справа, из-за чего-то в темноте за плечом доктора. Слишком поздно Веллман оглянулся и увидел позади одного из близнецов, показавшегося из непроницаемой тени у стены дома. Он успел заметить лишь невозможную маску крайнего отвращения на чумазом лице и тусклый блеск лезвия в его руке, прежде чем ребенок бросился вперед и погрузил нож в бедро доктора.
