Сердце бешено колотилось, он отчаянно искал в ночи увиденный силуэт зловещего призрака, который долю секунды назад стоял прямо перед ним. Рев собственной крови в ушах заглушил его отступление – если он действительно отступил, а не стоял с другой стороны того же дерева, за которым прятался Финч. Он сдвинулся, заглянул за ствол, пока раненая рука бесполезно болталась у бока. Левая ладонь будто распухла от крови. Сжимая и разжимая пальцы и крепче вцепившись в «Глок», он услышал свист и скрылся за секунду до того, как стрела срезала кору у него над головой и вонзилась в землю у ног. Финч бросил на нее взгляд, понимая, как близок был к тому, чтобы оказаться с продырявленным черепом. Затем кое-что понял. Он четко видел стрелу. Она поблескивала, отражая нарастающий серебряный свет. Почти не смея надеяться, он поднял голову.
Освободившись от темных туч, луна сияла сквозь толстые кроны, окрашивая ветки серебром и превращая землю под деревьями в лоскутное одеяло света и тени. От ковра из иголок и кучек листьев поднялись мотыльки, привлеченные небесным сиянием. Мухи стали серебряными приманками, призывающими добычу побольше. Финч рискнул выглянуть из-за дерева, готовый спрятаться от звука очередной спущенной стрелы, и заметил силуэт, укрывшийся за ствол всего в шести метрах.
Спустя миг он услышал голос:
– Живым не уйдешь, койот. Нас тут больше вашего. Лучше не тяни, сам выходи, и покончим с этим.
Финч встал на ноги, убедившись, что дерево закрывает его тело, и поднял ближе к стволу руку, прицелившись в направлении голоса.
Теперь оба получили преимущество, которым их наделила луна. Если кто-то двинется, второй увидит – ситуация патовая.
Но пат – это трата времени.
Финч выстрелил в дерево, надеясь увидеть, как человек дернется или – еще лучше – бросится из укрытия, подставившись под пули. Не вышло. С рукой, мертвым весом свисающей с плеча, Финч прижался спиной к дереву, зная, что Бо где-то там, скорее всего, уже в хижине, один или хуже того – в окружении. Его беспокоило, что с той стороны последние минуты не раздавалось выстрелов. Но он не мог двинуться. Идти было некуда. Человек с луком и стрелами отрезал маршрут назад, к машине, и на опушку. Если он выйдет на поляну, где нет укрытия, ему конец. Оставалось продвигаться к хижине и глубже в деревья, но так он тоже подставлялся. Он понял, что радоваться лунному свету преждевременно: в темноте у него было больше шансов пробраться незамеченным.
Он закрыл глаза и вдруг увидел образ матери, сидящей в кресле перед телевизором, где в новостях показывают его лицо, под беспрестанный звон телефона, который остается незамеченным, пока она закидывается таблетками и плачет в водку. А может, она увидит репортаж и ничего не почувствует – под защитой бесчувствия, наступившего после смерти Дэнни. В этот момент Финч ей позавидовал, подумал – может, и ему стоило последовать ее примеру и закрыться в себе, а не искать выход жгучей ненависти, которая кипела внутри. Огонь, который не потухнет, пока он жив, но который наверняка можно обуздать и сдержать наркотиками и алкоголем. Слишком много времени провел среди мертвых, а не живых…
В дерево, напугав его, воткнулась стрела.
– Выходь, – позвал лучник. – Че терь прятаться.
Финч вдохнул, задержал дыхание, медленно выдохнул. Верхняя часть тела странно онемела, словно кровь разносила холод, принесенный стрелой.
Все это может кончиться только одним – в любую минуту придут остальные, и он будет окружен или мертв со стрелой в сердце.
Он вышел, прицелившись в дерево, и начал… палить в солнечный свет.
Земля ушла из-под ног, и он чуть не упал, горячий порыв ветра хлестнул в лицо, ослепляя песчинками. Он моргнул, но это почему-то затянулось надолго – пауза между светом и тьмой заняла целую вечность. Он замедлился, сбитый с толку, уставился на раскаленный расплывающийся шар солнца в небе. Оно было так близко, словно пылающее божье око, что приглядывалось к нему. Он заметил, что вокруг были другие люди, стало слишком жарко, он слишком тепло одет, и вдруг кто-то окликнул его по имени, он автоматически поднял винтовку – винтовку? – и направил на женщину, стоящую перед ним на коленях. Финч округлил глаза; пот сбегал между лопатками. Колени тряслись. Глаза женщины в черной абайе казались невероятно большими – с расширенными зрачками, окаймленными золотом, будто солнечное затмение. Она поднималась и протягивала вперед дрожащую окровавленную руку. Слезы прорезали дорожки в песке на ее щеках, лицо исказила скорбь, и все же она надвигалась, бежала на него. Финч прокричал предупреждение, которое мог слышать только он, потому что оно прозвучало в его голове, не для нее, а для него
