Нерегиль ссутулился, прижал уши и с пугающей горечью проговорил:
– Я бы предпочел, чтобы ты отправил меня на водяное колесо.
Таким – испуганным? – он Тарика не видел.
Сердце словно бы сжала рука в кольчужной перчатке. Поддаваться страху нельзя.
– Что происходит? – жестко спросил аль-Мамун. – Я хочу знать правду.
– Я не знаю всей правды, – горько сказал нерегиль.
– Что случилось? – тихо переспросил Абдаллах, и страх принялся подниматься в нем, как вода. – Где Нум?
Тарик отчанно помотал головой.
– Что?! Где дети?!
– Я… не знаю… Похоже, их успели вывезти из дворца…
– Что?!..
Нерегиль попятился и снова замотал головой: ничего, мол, не знаю…
Под колено застучало что-то мягкое и теплое, ошалело глянув вниз, аль-Мамун снова увидел джинна – тот бил его по ногам хвостом и ходил, как ходят самые настоящие коты, когда трутся о штаны хозяев. Джинн поднял морду и строго сказал нерегилю:
– Полдореа! Хватит трясти башкой на манер лошади! Ну-ка соберись для доклада!
Повернувшись к халифу, кот мрачно заметил:
– Не советую выслушивать такие новости на пороге. В передней комнате сменили ковры, на которых убили того несчастного, Зухайра. Идем сядем, о человек. Нам есть что тебе рассказать.
И, повернувшись в сторону двора, звучно рявкнул:
– Хафс! Хафс, жирная задница! Хватит душить куриц, ты не пройдешь в дверь, клянусь Хварной! Иди сюда, тебя ждет халиф! Что? Халиф ждет, жирная морда, ты же знаешь, что такое халиф? Это тот человек, в чьем хариме тебя откормили до страшных размеров! Скотина! Вы только посмотрите на эти объемы, клянусь священным огнем, это не шерсть!
– А что же это, во имя Милостивого? – непроизвольно ужаснулся аль-Мамун, отступая.
– Племянничек, – удовлетворенно заметил джинн. – Отожрал рыло, ничего не скажешь.
По двору на них шел огромный серый парсидский кот.
– Клянусь Всевышним, такое необходимо измерить и записать для потомков, – сказал аль-Мамун.
– Мир тебе от Всевышнего, о эмир верующих, – почтительно проговорил котяра.
– И тебе мир от Всевышнего, о Хафс, – отозвался аль-Мамун. – А ты что, правоверный?
– Да, мой господин, – строго кивнув башкой, ответил кот.
– Отступник! – мявкнул из-под ног черный джинн, но Абдаллах решил не вступать в дискуссии.
Через некоторое время халиф, правоверный кот, точнее, джинн, джинн-неправоверный кот и Тарик сидели на подушках в передней.
– Клянусь Всевышним, я не желаю ждать ни мгновения дольше, – сказал аль-Мамун. – Где Нум, и что случилось с моим харимом в столице?
– Нум с женщинами находятся при войске Тахира, – четко ответил Тарик. – Но твое войско, Абдаллах, уже больше месяца отрезано от новостей и почты – как обычной, так и голубиной.
– Плохой знак, – пробормотал аль-Мамун, вытаскивая из рукава четки.
– Это знак измены, – нахмурился нерегиль.
И продолжил:
– Тахир, кстати, тоже не озаботился высылкой известий.
– Он тоже изменник?
– Очень скоро узнаем.
– Откуда? Если сюда не доходят послания барида?
– У нас есть посланцы получше барида, – усмехнулся Тарик. – Хафс уже здесь, как видишь. А сегодня вечером мы будем знать все о Тахире.
– Что случилось в столице? – с силой надавливая на зернышки четок и стараясь дышать равномерно, спросил аль-Мамун.
– Говори, о Хафс, – мягко приказал черный джинн.
– Известия о твоей болезни, о мой халиф, пришли в столицу, опережая другие, – со вздохом отозвался серый парсийский кот, и усы его горько поникли.
– О болезни? Не о победе? – зло спросил аль-Мамун.
– О болезни. Причем о такой, что лишает тебя права быть халифом, о мой господин, – безжалостно подтвердил серый джинн. – И о том, что Тарик так и не пришел в себя. Мол, нерегиль сошел с ума, лежит пластом и более ни на что не годен.
– Говори дальше, – бесстрастно – только пальцам от четок было больно – приказал Абдаллах.
– Из Мадинат-аль-Заура плохие новости расползлись по другим городам…
– Плохие вести путешествуют быстро, – пробормотал черный кот.
– В Куфе, Маджерите, Мешхеде и Нисибине начались волнения.
– Зайядиты… – пробормотал аль-Мамун.
– Они, – важно подтвердил серый джинн. – Еретики сбивались в толпы и кричали, что Всевышний покарал нечестивого властителя из рода убийц Али ар-Рида.
