– У нас… новости, – жалобно проговорил Эда.
– Что случилось? – спокойным голосом осведомился князь.
Оруженосец опасливо покосился на госпожу. И наконец выдавил из себя:
– У нас… три новости, Тарег-сама. Первая – в лагерь пришел… старик. Сказал, что он… пастух. И знает здешние места. Сказал, что сможет провести нас через тайное ущелье. Через Маджарский хребет.
Майеса тихо ахнула:
– Нет…
Эда сжался и, старательно не глядя на нее, продолжил:
– Халиф побеседовал с этим… пастухом. И решил принять его помощь. Мы идем через горы, чтобы встретиться с войском карматского вождя аль-Джилани. Мариды сказали, что оно стоит совсем недалеко, в одной из горных долин. Мы не уходим из аль-Ахсы, Тарег-сама.
Слезы капали на зимний шелк платья, на ладонь и на яшму медальона. Горе Майесы было таким сильным и всепоглощающим, что глаза заволокло туманом. «Это… несправедливо… Какая жестокая шутка… Зачем судьба позволила надеяться мне…»
– Какова же третья новость, Эда? – донесся до нее из тумана холодный голос Тарега-сама.
Оруженосец шепотом отозвался:
– Вам лучше сходить посмотреть. Посмотреть на этого… пастуха…
* * *
В толпе вокруг халифского шатра легко было узнать сумеречников. Они не толкались. Не кричали. Не болтали друг с другом.
Они стояли и смотрели. Молча.
Идущее волнами зеленое зарево вставало высоко над головами людей. Смертные, понятное дело, ничего особенного перед собой не видели. Правда, многие вскоре почувствуют последствия встречи с этим – на себе. Но, опять же, ничего особенного не случится: разве что голова будет болеть, как с похмелья. Или озноб донимать.
Сглотнув, Тарег раздвинул руками чьи-то бока и вышел на площадку со знаменем Умейядов.
Аль-Мамун сидел на ковре перед шатром.
Перед ним… находился?.. Сидел?.. Впрочем, человеческие слова к этому не подходили.
Перед халифом полыхало. Яркий, но не слепящий зеленый свет имел средоточие – и расходился из него длинными, гудящими на пределе слуха лучами. Черная фигура в сердце пламени повернула голову в сторону нерегиля.
Тарег сглотнул еще раз и преклонил колени, отдавая земной поклон.
С опаской подняв лицо, он услышал голос Джунайда:
– Я читал о нем в книгах…
Шейх суфиев, оказывается, сидел прямо на земле, совсем рядом. И тоже завороженно глядел в волнующееся, рвущееся мощью зеленое сияние.
– Его так и зовут в Хорасане – Зеленый Хызр. Это старый-старый дух, он приходил и помогал людям задолго до того, как начал проповедовать Али…
Изумрудный ореол заиграл переливами, раскрывая оплывающие раскаленным золотом огромные крылья.
Сглотнув в очередной раз, Тарег спросил:
– Что дух из Хорасана делает в аль-Ахсе?..
Словно отвечая на его вопрос, из-за зеленого зарева раздался сердитый голос аль-Мамуна:
– Тарик?.. Эй, Тарик! Ну-ка, подойди сюда немедленно! Это, по-твоему, пять положенных шагов? Ты разучился считать? Или ты решил начать кланяться мне за фарсах? Что ты там завалился, иди сюда, я сказал!
Пока Тарег поднимался на ноги, Джунайд успел быстро прошептать:
– Во имя Милостивого, следи за лицом, княже. Не надо смотреть на нашего халифа, как на идиота. У него нет второго зрения, он видит перед собой пожилого феллаха. И, ради всего святого, будь осторожен: Зеленый Хызр старый и могущественный дух. Будь с ним почтителен, во имя Милосердного…
Действительно, хорасанский гость избрал для смертного зрения весьма непритязательный облик: сутулый старик с жидкой некрашеной бородой, в подбитом ватой стеганом халате и грубых кожаных башмаках.
– Вот, этот почтенный шейх подошел к нашим кострам и, как добрый ашшарит, предложил помощь братьям по вере! – гордо сказал аль-Мамун, поглаживая бородку. – Он знает тайные тропы через Маджарский хребет! Что скажешь?
Севший сбоку от халифа Тарег коротко взглянул на безмятежно улыбающегося… старца и молча кивнул.
– Что-то ты неразговорчив сегодня вечером… – подозрительно пробурчал аль-Мамун. – Скажи мне, о шейх, далеко ли до того ущелья, о котором ты – во имя Всевышнего! – вел речь?
– Оно не так уж далеко отсюда, о эмир верующих, – прошелестел, как ветерок, тихий голос. – Если вы согласитесь последовать за мной, то завтра утром окажетесь в нужном месте. А что скажешь ты, о дитя Сумерек?..
