Кудайбергенов насупился:
— Слушай, ты можешь без рассуждений обойтись? Ступай! И не будь устаревшим, как ТУ-154.
Шибынтаев отступил к порогу. Ему хотелось спросить директора, кто из них больше устарел, он или генеральный, которому на двенадцать лет больше, чем ему.
Все же, уходя, взмолился:
— Объясните же, Илеке: откуда такая напасть? Сверху или снизу?
— Друг мой, — уже тише, почти со стоном произнес шеф. — Если бы я знал откуда? Разве я посмел бы открыть нашу халупу для этого мозгляка?.. Ну, иди, ради бога! Волоки его за воротник в горы…
6
Виктора Николаевича Шибынтаев отыскал на этот раз в гостинице. На главного геолога, который с веселой улыбкой вошел в номер и громко поздоровался, ученый поглядел без всякого энтузиазма, будто заранее знал о том, что он заявится. Табаров только что принял душ и, стоя в халате перед зеркалом, расчесывал редкие влажные волосы, пытаясь прикрыть ими глубокую залысину.
Кое-как причесав волосы, неторопливо натянул брюки, сорочку с галстуком, надел пиджак. Бросил через плечо, не глядя на визитера:
— Куда прикажете — в город или куда-нибудь на лоно?
— Поговорить надо, — уклончиво заметил парламентер Кудайбергенова, испытывая неловкость от начала разговора. «Откуда ему известно о нашей халупе в лесу? Что за намек?»
В управлении привыкли к тому, что никто толком не ведал, ни один человек из подручных генерального директора, чем сегодня занимается Ильяс, куда направит стопы с утра или после обеда. Кудайбергенов распоряжался своим временем без консультации с кем-либо и не любил, когда маршрут неожиданно менялся.
Шибынтаев взял ученого под руку и повел к своей машине, которая стояла неподалеку от подъезда.
Дом для деловых свиданий был расположен в зеленом межгорье, на значительном удалении от городских кварталов. Чтобы добраться до него, нужно было заехать в ущелье, прорезанное среди скал речушкой, выбраться по усыпанной булыжником дороге на небольшое плато, где начинается молоденький, но заматеревший сосновый бор. Деревья здесь поднимаются темной стеной, нижние ветки их сцепились, будто обряженные в лохмотья руки каких-то чудовищ. Невольно замедлишь шаг, если окажешься рядом с берендеевым царством.
На въезде расчищена небольшая площадка для паркования машин. В ста шагах от этой площадки, за рябиновыми кустами, поблескивало желтыми стенами из ошкуренных сосновых бревен приземистое строение.
Человек, наткнувшийся на этот домишко впервые, принимал его за жилище лесника. Однако те, кому позволено было переступить порог, могли оценить всю прелесть сочетания природной тишины и городского комфорта. В доме имелось четыре меблированных комнаты, гостиная, обширная веранда. Из квадратной гостиной с красивой облицовкой стен резными шелевками две прикрытые шторами двери вели в спальню и еще одну гостиную, поменьше. С веранды открывался ход в помещение, где стоял стол для игры в бильярд. Единственное широкое окно с этой стороны выходило к шумному водному потоку, сбегающему с гор.
Табаров зашел в дом такой уверенной походкой, будто посещал этот лесной уголок не однажды. Он сам без приглашения выбрал себе стул за удлиненным полукруглым столом и сел, разглядывая орнамент на планках, обрамляющих под самым потолком стены гостиной.
Шибынтаев дернул за висевший у двери шнурок.
Вошли две женщины, обе немолодые. Стали у порога, сложив руки на белом переднике, ничего не говоря.
— Чайком решили попотчевать? — с некоторой иронией спросил Табаров.
Шибынтаев аккуратно подбирал слова для ответа.
— У нас заведено: ничего не предлагать гостям… — Он хихикнул, оглядываясь. — Гости сами заказывают… Кто коньяк, а кто водочку. Можно и «посольскую».
— Я непьющий, — предупредил ученый. — Не утруждайте себя заботами обо мне.
Таир Унисьянович давно разуверился в скромности посетителей этого дома. Он умел сглаживать любую шероховатость в поведении человека, попавшего в непривычную обстановку. Согласно его собственной науке выравнивания углов, гостя полагалось прежде всего напоить. Через минуту перед ними стояли два бокала, наполненные коньяком. Он тут же поднял свой бокал, другой предложил Табарову:
