«Методика, предложенная институтом, согласована в Министерстве геологии. Мы готовы финансировать часть расходов…»
Это был не приказ, но достаточно прозрачный намек на то, что при несогласии Кудайбергенова институт все же осуществит свой замысел через министерство.
Генеральный подумал: «Не лучше ли добровольно согласиться с их предложением?»
Ильяс медленно читал письмо и вкрадчиво наблюдал за гостем, будто прикидывал, на что тот способен. Доктор геолого-минералогических наук был щупл, неказист на вид, с морщинистым лицом и узкими женскими плечами. «Какой-то мозгляк, — рассуждал про себя Кудайбергенов. — И вот тебе — доктор. Копни поглубже — за душой никакой полезной практики, одни бумажки… Знаю я этих «докторов». Книжек начитался, а дурак дураком небось».
Приезжавшие из научных институтов обычно восседали в его кабинете гордо, вели себя с местными специалистами требовательно или снисходительно, как с людьми второго сорта. Ты ему слово, он в ответ два, а то и все десять, с поучениями. Не успеешь сказать что-либо свое, тут же подхватит, разовьет мысль, вспомнит о подобных поисках за рубежом, назовет фамилию иностранного коллеги… Выходит, не раз встречались где-нибудь на симпозиуме, обменивались публикациями в журналах. Не рад будешь, что и затронул этот разговор. И выглядишь ты сам перед ним, местный новатор, затрапезным провинциалом. Вдобавок ко всему приезжий этак походя назовет какое-нибудь труднопроизносимое название журнала или книги, ты о них и не слыхал, не ведаешь о том, что он существует, тем более где издается. А там, оказывается, о подобных «твоим новациям» давно отговорили и думать забыли. Или, наоборот, научно обоснованная идея эта приобрела характер нового направления в геологии, живет и развивается без твоей подсказки.
Виктор Николаевич не выставлялся перед директором объединения своими знаниями и эрудицией. Ильясу Мурзаевичу пришлось даже вытягивать у него по слову, чтобы иметь представление о том, с кем имеет дело. И в этом отношении ничего интересного не получилось. Ученый будто нарочито темнил или упрощал ответ, сводил весь разговор к тому, с чего начали. Ильяс наконец спросил напрямик:
— Где вы раньше работали? Какое месторождение разведали?
Гость на это ответил покаянно:
— Нигде и ничего… Мое занятие — обобщать данные, полученные другими. В поле выезжаю впервые. Я — теоретик, в какой-то мере — фанатик! Если хотите знать, я дарю вашему объединению разработанный мною и моими коллегами новый метод обнаружения рудных полей… Вы мне поможете опытными буровиками, и если наши предположения оправдаются, это облегчит жизнь вашему объединению лет на двадцать, а может, больше.
На все эти откровения Кудайбергенов лишь тяжело вздохнул. На языке у него вертелась мысль: фантазий у нас у самих хватает. Вся загвоздка в том, как их осуществить. Однако скромность ученого, отсутствие в нем ложной импозантности, свойственной многим приезжим, тронули Ильяса.
На следующий день Табаров от имени своего института подписал договор: оборудование, средства, рабочих и часть техники дает объединение; научное руководство экспериментом обеспечивает институт. Разумеется, итоги обследования, все практические разработки по выявлению полезных зон станут достоянием ускенских геологов. Тогда же был определен район поиска, намечено количество буровых скважин, установлены для них глубины.
Сообща прикинули сумму расходов. Она выглядела внушительно. Всего набегало около миллиона рублей…
В Актасе ученая экспедиция провела два года. Бурили только в тех точках, которые казались обнадеживающими по их методике. Заложили четыре десятка скважин. Местных специалистов удивляло однообразие их поиска: бородачи, как звали их в округе, вгоняли буровые коронки до определенной глубины и тут же свертывали разведку. Затем то же самое повторялось на другой площадке.
Объем работ исчерпывался, но Актас, будто заговоренный, не открыл для ученых ни одной своей тайны. Подтверждались худшие опасения: подземелье в этом районе было бесплодным, в нем находили что угодно, кроме руды.
Собранные материалы между тем аккуратно отправлялись в Москву для обработки на компьютере. Затем все поиски прекратились, группу расформировали, а командировочный с рулоном бумаг под мышкой отбыл на вокзал.
