Какой-то добрый человек зачерпнул воды из пруда и обрызгал ею лица раненых, но без всякого результата. И кучер, и лакей лежали, как мертвые. Наконец, явился полисмен. Ему объяснили, в чем дело.
— Удивляюсь, — промычал он. — В каждом участке имеется такая карета, а если ее нет, то по телефону немедленно вызывают из ближайшего пункта. Неужели эти несчастные лежат здесь уже два часа? Ничего не понимаю!
Он нагнулся к ним, расстегнул кучеру, будто бы получившему удар копытом, жилетку и рубаху, но ни синяков, ни кровоподтеков нигде не оказалось. Снова принесли воды и обрызгали лица несчастных.
— Чудеса! — наконец, произнес полисмен. — Они оба живы, это не подлежит сомнению, но в каком-то каталептическом состоянии.
В эту минуту на аллее показался полисмен на велосипеде. Его остановили.
— Поезжайте сейчас же в участок, товарищ, и скажите, что здесь уже два часа лежат раненые без всякой помощи. Должен же был полицейский, уехавший с каретой, донести о случившемся?
Второй полисмен вскочил на своего стальною коня и помчался. Через четверть часа он вернулся.
— Карета сейчас будет, — крикнул он, сходя с велосипеда, — но в участке ровно ни о чем неизвестно, ни о полицейском агенте, ни о карете!
Это известие всех удивило.
— Может быть, он доставил карету сначала домой, — заметил один из зрителей, в ней сидела молодая девушка и мальчик, по-видимому, дети знатных господ.
— Не думаю, — возразил полисмен, — он обязан был прежде всего поехать заявить в участок. Меня очень удивляет, что там ничего не знают.
Вскоре действительно прибыла карета, в которую уложили потерпевших и увезли.
Полицейский врач долго возился с ними, но ни кучер, ни лакей не подавали никаких признаков жизни. Врач отправился к комиссару.
— Я не нашел ни малейших повреждений у только что привезенных, — объявил он. — По-моему, они лишены сознания посредством весьма сильно действующего наркотического средства!
Комиссар широко открыл глаза. Оставалось только известить все полицейские участки о случившемся.
После этого зазвонили телефоны по всем лондонским участкам. Тут же пришло известие об убийстве трех сыщиков, охранявших дом мистера Доннелля. Кнорр в отчаянии рвал на себе волосы.
— Принять все меры для розыска исчезнувших детей м-ра Доннелля! — кричал он в телефонную трубку.
Немедленно вся полиция пришла в лихорадочное волнение. Во втором часу дня телефон снова заработал:
— Карета, в которой дети миллиардера Доннелля катались по Реджентс-парку, найдена в западной части города; лошади взмылены сильно и загнаны. О детях ни слуху, ни духу.
— Что делать? Что делать? — выходил из себя Кнорр. — Я погиб!.. Я опозорен!..
В этот момент ему доложили о приходе Шерлока Холмса, который лишь за несколько дней до этого вернулся с материка, и теперь хотел навести справки о совершенных за время его отсутствия уголовных преступлениях.
— Давно ли вернулись, м-р Холмс? — заискивающе заговорил полицейский комиссар. — Наверно удачно обделали свои дела во Франции? Пожалуйста, будьте как дома, берите сигару.
— Благодарю вас, м-р Кнорр. Вы бы меня весьма обязали, если бы в кратких словах рассказали об этом удивительном похищении детей м-ра Доннелля.
Комиссар вздохнул, затянулся сигарой и, посмотрев на кольца дыма, произнес, покачивая головой:
— М-р Холмс вы большой чудак. Охота, вам ломать голову, хлопоча за других, иметь из-за этого массу неприятностей, рисковать жизнью только для того, чтобы в конце концов получить спасибо, а если иной раз вам предложат вознаграждение, вы или отказываетесь, или жертвуете деньги в пользу бедных. Откровенно говоря, вы нам мешаете получать прибавки!
Великий сыщик улыбнулся, но затем стал снова серьезен:
— Милейший м-р Кнорр, — сказал он, — меня уж не переделаешь, а поэтому миритесь с тем, что я вмешиваюсь в ваши дела и порой, с этим вы должны согласиться, действую довольно удачно.
— В данном случае сделайте мне лично одолжение — не вмешивайтесь. Наш доверитель миллиардер, как вам, вероятно, известно, а потому, если удастся разыскать его детей, нас ждет весьма почтенное вознаграждение. Не думайте, однако, что только ради этого я отказываюсь от вашего содействия. Ничуть. Но тут задета моя профессиональная честь. Я буду опозорен в конец, если мне не удастся выяснить это происшествие.
