Марта-худышка в гардеробной уже расправляла на манекене синее простое платье.
— Без украшений, — сказала она, — очень девичье.
Я покачала головой, отвергая ее выбор.
— Оно-то простое, но с секретом. Там, девицы мои любезные, такой узкий крой, что мало что на долю мужского воображения останется. Никак нельзя в этом наряде обедать.
Я прошлась вдоль гардеробной:
— Вот это, бледно-зеленое.
Цвет мне не особо шел, но и не дурнил.
— По сравнению с кузиной будете бедной родственницей смотреться, — предупредила Марта.
Я рассеянно ответила:
— Ну и пусть.
Пока меня одевали, я послушала свежие новости и сплетни. И в тех и в других главенствовал господин Фальк. Он выследил и убил Крампуса, он нашел абызовскую няньку, он обесчестил профессорскую вдову.
— Чего? — На этом моменте я натурально открыла рот в удивлении.
Оказалось, что в последнем пункте утверждение строится на принципе презумпции, то есть считается истинным, пока не доказано обратное. На Руяне Йосиф Хаанович имел репутацию сердцееда и ловеласа, ходока, как мне было сообщено.
— Гуляли по аллеям, — загибала пальцы Марта-худышка, пока другая возилась со шнуровкой у меня на спине, — после гуляли в темных местечках, там, где скамейки стоят, а фонарей нет, а когда госпожа Шароклякина в отель вернулась, была раскрасневшись.
— Самого влюбленного виду была, — донеслось у меня из-за спины. — Готово.
Я покрутилась перед зеркалом, присела на пуфик, закалывая волосы.
— Абсолютно нелепая сплетня.
— Какая есть, — Марта-толстушка подавала мне шпильки. — Могу другую рассказать, не про его благородие. К примеру, малышка Сабина, которая в княжеском доме посуду моет, рассказала сегодня, что гризетка барышни Бобыниной теперь там же служит.
— Где? — Моя рука замерла у затылка, так и не воткнув шпильку. — На вилле?
— Ну да. Сабина видела, как она вчера пришла, будто знала, куда идет, будто не раз уже бывала.
— Любопытно. — Я заколола последний локон. — Спасибо, девушки. Возьмите.
В ящичках туалетного столика было довольно денежек, поэтому я протянула горничным по ассигнации.
К удивлению моему, обе они отказались:
— Не стоит нас, барышня, за каждый чих одаривать.
— Разбалуете.
— А гостей привечать и без того наша работа.
— Хорошо. — Я вернула бумажки в ящик. — Тогда я вас при отъезде отблагодарю.
Меня заверили, что и при отъезде необязательно, тоном намекая, что так-то будет лучше, а потом поторопили на обед, оставшись прибираться и ухаживать за страдающим Гавром.
Настроение мое было преотличным. Маняша нашлась, а уж с нею мы разберемся и с лоскутниками, и с прочими сонными тварями. Ивановой защиты хватит еще на двадцать семь дней, в моем положении это почти вечность. И, наконец, Иван. Мужчина, от которого кровь моя бежит по жилам огненными ручейками, в чьих глазах я читаю отражение собственных желаний. Тут времени меньше. Как только его начальник прикажет, Зорин покинет и Руян, и меня. Но лишь в том случае, если ему не прикажут арестовать и конвоировать в Мокошь-град барышню Абызову, а тогда у меня будет еще пара дней с ним. Ну разве не прекрасно?
Напевая, я спустилась по лестнице, поприветствовала Ларису Павловну, спросила ее с преувеличенным воодушевлением:
— Господину Фальку удалось вытеснить из ваших мыслей романтических книжных героев?
— Проказница. — Госпожа Шароклякина улыбнулась и многозначительно постучала веером о раскрытую ладонь. — Отвечу без жеманства. Сей господин довольно компактен, так что прочим героям в моих мыслях достаточно лишь подвинуться.
Я прыснула и покраснела. Я покраснела, а вовсе не Лариса Павловна! Старая школа, чего уж там, мне учиться и учиться.
Шароклякина спросила о Гавре, я принялась описывать его страдания.
— Вот так так! — перебила меня возгласом собеседница, придержав за локоть на пороге обеденной залы.
Натали в премиленьком палевом платье, том самом, которое я хотела надеть завтра, сидела за столиком на двоих у окошка. Компанию ей составлял Иван Иванович Зорин. Ручка кузины лежала на его запястье. И даже через залу я рассмотрела новые кружевные перчатки.
— Коротковат нарядец, — решила матрона, отводя от лица лорнет, коим вооружилась, — будто с чужого плеча.
