— В девяти арках, которые виднелись в стенах, демон помещал похищенные сущности девушек. То есть, уточню, страсти эти происходили вовсе не на реальном уровне нашей действительности, а как бы в нави.
Я поняла, что он имеет в виду не граничащее с нами Навское царство, а мифические пределы мертвых.
— Ведьма, лишенная души, страдала, чахла, бродила в поисках потерянного. Она гибла под завалами, пытаясь проникнуть в пещеру, или тонула, устремляясь туда вплавь. А некоторые умирали от истощения. Девы гибли, а их сущности, вмерзшие в лед, оставались с Крампусом.
Иван рассказывал так красочно, что по моему лицу потекли горячие сострадательные слезы.
— Маняша лишилась сущности и ушла бродить в холмах.
— Ты сказал, в катакомбах.
— Внимательная. — Зорин чмокнул меня в шею. — А я в первый раз ошибся. Фальк отыскал госпожу Неелову в зарослях ежевики верстах в двух от Крамповой пещеры.
— Значит, Йосиф Хаанович и демона убил, и няньку отыскал. А ты чем занимался?
— Руководил. — Он поцеловал меня в шею с другой стороны. — Не начальственное дело это, алебардой махать. Мы головой работать должны. Я про Крампуса выспросил, где его лежбище, догадался, считалку зловещую расшифровал…
— Не прекратишь целоваться, я лошадку остановлю, — нашла в себе силы пригрозить, — да и накинусь со своей силой сладострастия.
Зорин отогнул краешек моего высокого воротника и поцеловал ключицу.
— Во-первых, желание увидеть няньку у тебя никакое любострастие не переборет, а во-вторых… — Он вернул ворот на место и горячо шепнул: — Я подожду.
Меня просто скручивало жгутом, и от близости этого большого сильного мужчины, от его тепла, запаха, звука голоса, прикосновений. От того, что бедра мои были вжаты в его. Эх, Иван Иванович, доиграешься. Влюбишься в бешеную Серафиму, после арестовать не сможешь. Только горе тебе от той любви будет.
— Ты еще про считалку не рассказал, — хрипло напомнила я. — Что эти три по три значат?
— Ничего, — слегка рассеянно ответил Зорин. — Это всего лишь призыв, личная демонова аффирмация. Ты ведь знаешь, что это такое?
— Знаю. Не ключ, но путь. Только у наших аристократов этот путь к его августейшему величеству ведет, а у Крампуса — к кому?
Зорин прервал поцелуи, которыми все это время покрывал мне шею и кусочек щеки под лентой шляпки.
— Тебе говорили, что ты умница? — проговорил он после довольно продолжительной паузы.
— Неоднократно.
— К кому? Вот ведь вопросец, — бормотал чародей про себя. — Эх, останься в империи хоть один специалист по аффирмациям…
— Так шире на вопрос глянь. — Неожиданная похвала меня раззадорила. — За пределами отечества каких только умельцев не найдется. В Арассе, к примеру, до сих пор их великий чародей Ансельмус обретается.
— Это он на тебя аркан наложил?
Я едва успела прикусить язык. Экий быстрый сыскарь, на ходу подметки рвет. Я и раньше за ним это замечала: неожиданно и резко, что-то спросить, на что собеседник ответит с разгону, а уж потом сообразит, что зря.
— Далеко еще? — Я взглянула на открывающийся перед нами пейзаж, поросшую низким кустарником лощину.
— С полверсты, но по бездорожью.
— Так чего мы плетемся? — Я послала лошадь в галоп, чтоб беседовать стало невозможно.
Госпиталь, располагающийся в живописном сосновом бору, был двухэтажным некрасивым зданием, в прошлой своей жизни исполняющим некие военные функции. Глухие стены, узкие прорези окон, две приземистые башенки, из которых удобно было бы вести обстрел. Новострои хозяйственных служб — сараи и конюшня, засыпанный галькой двор, клумбы с чахлыми осенними флоксами.
Поводья принял какой-то мужичок в кителе, я спрыгнула на руки Ивану.
— От приемной направо, — только и успел он сообщить.
Разгоряченная, встрепанная, я понеслась вперед. Пахло едко и по-больничному, карболкой, спиртом, мятной мазью.
— К госпоже Нееловой, — объяснил Зорин молодому человеку, сидящему за конторкой.
Справа через арочный вход начинался коридор с двумя рядами дверей. Зорин за мною не поспешал, поэтому я стала заглядывать за каждую из них поочередно.
— Здрасьте, — говорила я, если комната не пустовала, — доброго здоровьичка.
