Шароклякина, тоже заметившая кота, прошептала горячо:
— Уж не выдавайте, господин сыскарь, что я, старая баба, вашей зазнобе косточки мыла.
— Она мне не зазноба. — Иван привстал, выглядывая из-за гардины.
В библиотеку как раз входила Серафима, задержалась, полуобернувшись на пороге, что-то негромко проговорила.
— А вы, Лариса Павловна, вовсе обаятельная дама в самом расцвете лет.
— Я рассказала вам то, о чем буду жалеть.
За Серафимой вошла Наталья Наумовна, глаза ее были красны.
— Не жалейте, дражайшая, — скучным тоном сказал Зорин. — Я — сыскарь, мне все говорят гораздо больше, чем собирались.
Девицы спросили о чем-то библиотекаря, тот широким жестом указал в сторону алькова. Зорин вышел им навстречу из-за гардины. Серафима его едва заметила, Наталья же Наумовна, мило покраснев, улыбнулась.
— Лариса Павловна, — Серафима обратилась к Шароклякиной, — спасайте, голубушка.
— Что стряслось?
— Нам с кузиной нужно срочно в полицейское управление, а…
— Я рассчитала горничную, — сообщила Зорину Натали.
— Наслышан.
— Эта мерзавка на прощанье прихватила кое-что из моих драгоценностей. И теперь Фимочка хочет отправиться в местный приказ требовать справедливости.
— Да, конечно, милые. — Злонравный «Ромуальд» полетел на пол, взмахнув крыльями страниц, матрона поднялась.
Кажется, Лариса Павловна стыдилась той увлекшей ее беседы с Иваном Ивановичем. Ему стало неловко. Он поднял злосчастного «Ромуальда» и предложил:
— Барышень, если будет угодно, могу сопроводить я.
— Ах, — пропела Натали, — это было бы чудесно.
— Это было бы чудесно, — холодно проговорила Серафима, — если бы Иван Иванович являлся нашим родственником или хотя бы твоим женихом.
Представив, как чудесно было бы быть женихом Натальи Наумовны, Зорин внутренне содрогнулся.
Серафима всячески избегала встречаться взглядом. «Обиделась? — подумал Иван, затем решил: — Точно обиделась».
— Девочки, не ссорьтесь. — Шароклякина заколыхалась к выходу, взяв под локоток Серафиму.
Наталья Наумовна тронулась следом, оступилась неловко, Зорин, конечности которого действовали прежде головы, удержал ее от падения.
— Благодарю, — проворковала кроткая голубица и вцепилась лапкой в рукав его пиджака.
У крыльца Натали опять оступилась, в ботиночек попал камешек, причиняя боль. Пришлось остановиться, расшнуровать ботинок, энергично встряхивать им, надевать обратно на облитую лиловым шелком ножку, зашнуровывать. Наталья Наумовна, отчаянно краснея, лепетала что-то о неприличии положения и о том, что ни один мужчина до сего момента ее обнаженных ножек не лицезрел.
Каменное выражение лица Ивану давалось не без труда. Будь на его месте сейчас друг Эльдар, барышня Бобынина давно лишилась бы и второго ботинка, и лиловых чулок, и переместились бы они на скамейку в тени кустов, потому что камешек мог проникнуть буквально куда угодно. Да уж, господину Мамаеву тут было бы раздолье. Да и с Серафимой бравый сыскарь своего бы не упустил. От картины, которую услужливо обрисовало воображение, Зорина замутило. Ну уж нет!
— Вы чем-то опечалены, Иван Иванович? — Натали топнула обутой ногой и опять взяла чародей под руку.
— Скорее встревожен. — Он попытался ускорить шаг, но тут же попытку оставил, спутница семенила осторожно. — Ваша горничная заранее знала, что ей будет отказано от места?
— Отчего же?
— Я, дражайшая Наталья Наумовна, оказался случайным свидетелем, а точнее, слушателем вашего с мадемуазель Лулу драматического прощания.
— Ах вот что. Нет, Лулу не подозревала о моем решении, оно было спонтанным. Видимо, все дело в обычной вороватости сей особы. Драгоценности, скорее всего, были давно припрятаны среди ее вещей.
Зорин кивнул, изобразил сочувственную заинтересованность. Они спустились к набережной, Серафима с госпожой Шароклякиной успели отойти довольно далеко. Барышня Абызова матрону не щадила, обильные прелести той колыхались в ритме военного марша.
— С какого времени мадемуазель Лулу служила у вас?
— Да года три, наверное… — Натали, и без того неторопливая, совсем остановилась. — Нет, четыре! Я наняла горничную сразу после приезда Фимочки из пансиона. Дядюшка сокрушался, что я нехороша в языках, поэтому французская барышня в услужении показалась ему предпочтительнее.
