Совершив жертвоприношение, Кир тоже устроил пир в честь своей победы и пригласил на него тех своих друзей, которые ревностнее остальных стремились содействовать блеску его власти и проявили больше всего почтения и преданности. Вместе с ними он пригласил также мидянина Артабаза, армянина Тиграна, гиппарха гирканцев и Гобрия. Что касается Гадата, то он распоряжался скиптродержцами Кира и всем распорядком дворцовой жизни. Поэтому, когда у Кира обедали гости, Гадат не садился за стол, а был в хлопотах, но когда они были одни, он обедал вместе с Киром, потому что тот находил приятным его общество. За эту свою службу Гадат удостаивался многих великих почестей от Кира, а благодаря Киру и от других. Когда приглашенные явились на обед, Кир стал усаживать каждого не как придется, но кого больше всех ценил, того посадил по левую руку, потому что сам был открыт для нападения больше с этой стороны, чем справа;[352] следующего за ним по степени уважения он посадил По правую руку, третьего — снова по левую, четвертого — опять по правую; и если у царя бывает больше гостей, то они рассаживаются дальше в таком же порядке. Показывать степень своего уважения к каждому Кир находил полезным по той причине, что там, где убеждены, что лучший не удостоится ни восхваления, ни награды, — там люди не проявляют взаимного соперничества, а где лучший пользуется очевидным преимуществом, там все с величайшим усердием вступают в соревнование. Таким образом, Кир старался показать свое предпочтительное отношение к лучшим, начиная уже с распределения мест, как сидячих, так и стоячих. Однако, отводя кому-либо определенное место, он не давал его навечно; напротив, он считал справедливым, чтобы человек за свои доблестные дела продвигался на более почетное место, а за нерадивость отодвигался назад. При этом он считал для себя позором, если занимавший первое место не оказывался наделенным у него и большими пожалованиями. Как нам известно, такой порядок, установленный при Кире, существует и поныне.
За обедом Гобрий нашел удивительным не то, что у Кира, как у великого властителя, все на столе было в великом изобилии; удивительным ему показалось другое — то, что Кир при всем его могуществе ни одно из блюд, которые ему хотелось отведать, не съедал один, но обязательно просил присутствующих также их отведать, а нередко, как видел Гобрий, он даже и некоторым отсутствующим друзьям посылал такие кушанья, которые ему самому понравились. Поэтому, когда обед кончился и Кир разослал со своего стола все оставшиеся в большом количестве лишние кушанья, Гобрий сказал:
— Прежде, Кир, я считал, что ты превосходишь остальных людей более всего способностями полководца, но теперь, клянусь богами, я думаю, что ты еще больше, чем военной мудростью, превосходишь их человечностью.
— Это так, клянусь Зевсом, — подтвердил Кир. — К тому же мне гораздо приятнее отличаться добрыми делами, чем успехами полководческими.
— Почему же? — спросил Гобрий.
— Потому, — отвечал Кир, — что в одном, чтобы отличиться, надо причинять людям зло, а в другом — добро. Немного спустя, когда все уже подвыпили, Гистасп спросил Кира:
— Не прогневаешься ли ты, Кир, если я спрошу тебя о том, что мне так хочется узнать от тебя?
— Конечно нет, клянусь богами, — отвечал Кир, — напротив, я был бы недоволен, если бы заметил, что ты молчишь о том, о чем хочешь спросить.
— Тогда скажи мне: разве я когда-нибудь не приходил по твоему зову?
— Оставь, что ты говоришь, — запротестовал Кир.
— Но, может быть, я откликался на твой зов слишком неспешно?
— Отнюдь нет.
— Может быть, я не исполнил какого-либо твоего приказания?
— Мне не в чем тебя упрекнуть, — сказал Кир.
— Ну а то, что я делаю, — замечал ли ты хоть раз, что я что-нибудь выполнял неохотно или без удовольствия?
— Нет, ни разу, — подтвердил Кир.
— Отчего же тогда, ради всех богов, Кир, ты распорядился, чтобы Хрисанта посадили на более почетное место, чем меня?
— Сказать тебе? — спросил Кир.
— Всенепременно, — ответил Гистасп.
— А ты, в свою очередь, не обидишься на меня, услышав правду?
