Вечеринки были святилищем Ким Чен Ира – того, кто о них проболтается, ждала суровая кара. Отцу о вечеринках знать не полагалось; их скрывали от Ким Ир Сена, и это правило Ким Чен Ир внедрял безжалостно и кроваво. Была, к примеру, знаменитая история, которую подтверждает Хван: «Один секретарь Ким Чен Ира как-то раз напился и рассказал жене о том, как дебоширит любимый руководитель. Верную жену, особу культурную и высокоморальную, эта весть потрясла; вдумчиво поразмыслив, жена решила написать Ким Ир Сену – пусть приструнит сына. Надо ли говорить, что письмо попало к Ким Чен Иру. Тот закатил очередную попойку, женщину велел арестовать и привезти, перед всеми гостями объявил ее контрреволюционеркой и приказал пристрелить на месте… Муж бедной женщины вымаливал у него дозволения расстрелять ее лично. Ким Чен Ир разрешил и вручил ему пистолет».
Чхве не приходилось видеть ни расстрелов, ни пыток. Однажды она наблюдала странную игру: Ким Чен Ир посреди ужина внезапно кричал: «Армейская форма!» – и все мужчины выхватывали из-под стульев армейскую форму, напяливали ее и бегали вокруг стола, пока хозяин не велел остановиться. Потом он кричал: «Форма ВМС!» – и все повторялось уже в других костюмах. Пока гости носились кругами, официант помогал Киму надеть генеральский или адмиральский китель, бренчавший гигантскими звездами и орденами. Как-то раз Чхве посмеялась над тем, как гости танцуют диско («Они просто скакали зайцами», – говорила она), и ее попросили обучить всех присутствующих – генералов, тайных агентов и танцовщиц. В другой раз она пришла на вечеринку в розовом традиционном платье ханбок. Ким Чен Ир отпустил ей комплимент – «длинные юбки идут к коротким волосам», – и объявил, что, по ее примеру, всем женщинам во всех театральных труппах надлежит коротко стричься и носить платья подлиннее.
В основном Чхве изображала трофей – Ким Чен Ир сажал ее подле себя и гордо знакомил с именитыми гостями. Только на этих вечерах Чхве наконец сообразила, что ее похищение заказал вовсе не Ким Ир Сен, а его сын. Ким Чен Ир был, конечно, общительный хозяин, однако требовательный, кичливый и вообще бесил. «Он считал, что ему все дозволено, – вспоминала Чхве. – И вечно выпендривался». Он постоянно болтал о южнокорейском кино, насмехался над тем, как неубедительно в нем изображается северокорейский акцент (и это говорил человек, который регулярно подряжал вымазанных белым гримом соотечественников изображать европейцев), и нередко просил Чхве петь. Больше всего он любил южнокорейские песни, которые остальным жителям страны (за пределами этих сборищ) слушать запрещалось; теперь наконец кто-то знал тексты и распознавал напетые мелодии. Чуть ли не каждую неделю он просил Чхве выйти к оркестру и спеть песню-другую, чем меланхоличнее, тем лучше – скажем, «Расставание (Прощание)» Патти Ким[19].
Иногда все равно вспоминаю о нем, хоть он холоден и далек,
Вспоминаю, в чем он клялся в ту ночь и сейчас, наверно, жалеет.
Нас теперь разделяют горы, он теперь далеко-далеко.
Чхве пела, и голос ее срывался, губы дрожали. По щекам текли слезы. Гости, принимая это за преданность театральному искусству, всякий раз аплодировали ей стоя.
Однажды под вечер, спустя где-то месяц после похищения, зазвонил телефон в спальне Чхве. Сразу ясно, что звонит Ким Чен Ир: из дома нельзя было позвонить по телефону наружу, а эта линия была зарезервирована за любимым руководителем. Она сняла трубку. Странное дело: Ким Чен Ир волновался и, кажется, был слегка пьян.
– Вы сейчас заняты? – спросил он.
– Нет.
– Может, приедете ко мне? Пожалуйста? У меня сегодня день рождения.
Чхве оглянуться не успела, как прибыл «бенц» и отвез ее к Ким Чен Иру. Тот встретил машину у двери.
– Госпожа Чхве! Как вы себя чувствуете? Мне сказали, вам лучше.
Он ввел Чхве в дом, похвалил ее наряд. Чхве поблагодарила.
– Никаких неудобств? – уточнил он на ходу. – Если что-то не нравится, скажите обязательно.
– Нет-нет. Я в долгу перед вами за вашу заботу.
– Ну полно, – рассмеялся он. – Вы что, серьезно?
Они миновали гостиную – в углу стоял кинопроектор. Дом был на удивление скромен.
