Культурная война работает в сфере досуга, где все виртуальные продукты являются факультативными для человека, а не обязательными, как в сфере религии или идеологии. Поэтому здесь столь важен захват внимания потребителя. Это заставляет культурную войну все время порождать новые продукты. А их уже сложнее подвергать цензуре, которая слабо подготовлена к новому. И это становится путем вхождения иноэлементов в разрешенное пространство.
Задача осложняется, когда внутренний продукт начинают признавать внешним по своей опасности. Часто это происходило с деятелями театра или кино. Это имело место в случае режиссера М. Захарова: «Я попал в ту обойму, на которую очень давил наш аппарат цензурный. И несколько раз меня снимали, предпринимали административные санкции. Но поскольку порядка нигде нет, то бумаги терялись и в верхах, что по тем временам стало для меня неожиданностью». Он вспоминал также, что были и «идейные враги» в верхушке власти, открыто говорившие после его премьер: «Надо убрать этого человека». В общем, карьера режиссера тогда висела на волоске. Как признавался Захаров, ситуацию спасла помощь Александра Гончарова. Гончаров возглавлял Московский театр имени Маяковского и в 1971-м предложил опальному Захарову поставить на сцене его театра «Разгром» по роману Фадеева. «„Инициатива Гончарова, его помощь и поддержка очень многое значили для меня тогда, после того как мои спектакли были признаны глубоко и безнадежно ошибочными”, — скажет впоследствии Захаров. Однако и тот спектакль после премьеры пытались запретить — тут уже помогло личное вмешательство вдовы Фадеева. После ее тотального одобрения постановке был дан „зеленый свет” — в итоге спектакль ждал огромный успех и в Союзе, и в тех странах, куда его возили в рамках зарубежных гастролей» [3].
Цензура может легко ориентироваться в чисто физических параметрах, о которых нельзя было сообщать. Но любой художественный текст полностью лишен этой четкости для запрета. Это многослойная художественная реальность, на которую может быть множество взглядов.
Например, один из параграфов таких четких цензурных запретов:
Ǥ 336
Запрещается опубликовывать:
а) сводные данные, характеризующие состояние преступности, чрезвычайные происшествия и судимости по СССР, республикам, краям, областям, городам, районам, министерствам и ведомствам;
б) сведения о случаях измены Родине;
в) сведения о закрытых судебных процессах без разрешения Министерства юстиции СССР;
г) сведения и материалы о деятельности антисоветских организаций и группировок и о борьбе с ними;
д) данные об административных высылках социально-опасных элементов;
е) сведения о порядке и способах передвижения и конвоировании арестованных, а также сведения о конвойной службе».
Это жесткое требование к такой же жесткой информации, которая могла легко быть реализована. Но мягкая информация типа художественного текста вообще не несет подобного типа информации.
Поэтому, видимо, каждый отдельный случай нежесткой информации требовал отдельного решения. Так, например, было принято решение не пересматривать историю «Молодой гвардии». Как оказалось, часть ее участников прошли обучение в спецшколе у С. Карина-Даниленко: «Среди учеников Карина — закончившие спецшколу в июне 1942 г. радистка группы „Буря” Любовь Шевцова и разведчики группы „Днепр” Владимир Загоруйко, Сергей и Василий Левашовы, впоследствии вошедшие в состав легендарной подпольной группы „Молодая гвардия”. Со времен „перестройки” на „Молодую гвардию” (своеобразный символ самоотверженной борьбы молодежи с нацизмом, воспетый в одноименных книге А. Фадеева и кинофильме) обрушился поток фальсификаций и „компромата”, вплоть до приписывания создания группы „походной группе” ОУН. Конечно, десятилетия эксплуатации образа молодогвардейцев официальной пропагандой (впрочем, ничего плохого согражданам не прививавшей), неизбежно породили и мифы, и „фигуры умолчания”. Однако подпольщики (включая упомянутых разведчиков) действительно вели себя героически и приняли лютую, мученическую смерть…» ([5], см. также [6]).
