И вот две девушки принесли простенькие подарки.
Римлянка очарованная – надежду на верность. Если она признает избранного императора – никто спорить уже не посмеет. Что видит Гулидиена равным – не намекнула, сказала прямо… Приложить к таким словам золотую буллу с государственной печатью империи – и кончено! У дальней родни не станет надежды, нового правителя будут выбирать из его с Кейндрих детей. Только вот признание, выходит, случится не скоро. Не раньше, чем через четыре года. Все это время нельзя ссориться ни с Анастасией, ни с колдуньей из холмов. Императрица смотрит на сиду, как дите на маму – пока действует заклятие.
Волшба умирает с наложившим ее колдуном… Убить бы разлучницу ушастую! И Мерлин бы на волю вышел – именно Немайн, Дева Озера, его когда–то завлекла и заточила… Или все–таки убила? За последние месяцы много страшных сказок прибавилось – и одна из самых жутких – про артурова чародея, колодец и маятник. Хороший рассказчик сможет отсмаковать каждое мгновение приближения тяжелого ножа, жар раскаленных железных стен, холод ямы с ядовитыми гадами, а в полушаге от воли, когда расправляет крылья надежда на счастливый исход – хитрая половица, спускающая самострел. Последняя ловушка, которую не обойти!
Впрочем, и с живого Мерлина толку немного. Юстинианову чуму он остановить не смог, а сида – принесла средство. Неожиданное, наверняка с подвохом: у лисят настолько хитрые морды, что поневоле вспомнишь ушастую.
Жениху подарок, Кейндрих – лишь обещание подарка. Вдруг Немайн и лекарство от малярии знает? Знает, но не говорит. Не верит сида людям! Выдаст секрет – станет не нужна, примутся, взвешивая риски, примерять ей к шее веревку, к сердцу меч, к спине кинжал, а к утробе яд. За себя королевна почти уверена: не будь сида нужна как союзница, не было бы риска для всего королевства – постаралась бы соперницу извести, разве что не в гостях. Гостеприимство – свято.
При мысли о соперничестве Кейндрих тяжко вздохнет. Холмовая умна, отчего же не видит: долг в королевне выше чувства. Предложи Немайн поменять любовь на жизни ее людей, дать лекарство и забрать жениха… пришлось бы согласиться. Таков долг правящей королевы! А может, все она видит? Просто ждет! Вот выждет, когда патриарх спросит: известно ли кому–нибудь, почему этот брак не может быть заключен? Выскочит, уши прижмет, да и крикнет: «Мне!»
Страшно.
Куда страшней саксонских клинков… Может, и оружие для того подарила? Как намек? Мол, умри в бою, не то хуже будет?
Станет зябко. Королевна охватит себя руками, пристроится поближе к огню. Только кто ее поймет среди предвкушения веселья? Отец? Нет, даже он поймет не так!
