– Значит, косу мне нельзя. Ведьмой тоже быть не хочу. А что значат сложные прически?
– Ничего не значат, кроме того, что женщина ничего, кроме прически, из себя и не представляет… Ах, да: в Кер–Сиди чиновницы–не–ведьмы повадились собирать волосы в хвост. Мол, служим Республике, но пером, а не мечом.
– Ясно, – сказала Анастасия. – Значит, хвост – это чиновница? Пожалуй, самое то… Ленточка у тебя найдется? Волосы перехватить?
В комнате почти светло – для больших глаз сиды. Прыжок, недовольное шуршание тюфяка… Все, врать не нужно, все сами увидят – спала! Ни мама, ни сестры ворчать не будут. Можно пристроиться на пятках у большого ларя, раскрыть чернильницу, обмакнуть перо… Но не начать работу: дверь осторожно скрипнула, приоткрылась…
Что нужно, чтобы узнать ту, с кем делила комнату? Ту, которая когда–то схватила тебя за шкирку и заставила читать переведенный на камбрийский язык Новый завет горожанам – и они слушали, отставив кружки, ушастое большеглазое чудище – нечисть холмовую и проповедницу разом? Ту, которая была готова умереть на недостроенном мосту – ради того, чтобы к кому–то пораньше подошло подкрепление? Достаточно услышать один шаг и один вдох…
– Эйлет, заходи. Я не сплю. Мне больше нельзя. Гейс.
– Майни… Я не знаю, как так вышло, что ты оказалась римской базилиссой, с вами, ушастыми, всегда непросто… но это хорошо! Не смей отказываться!
Немайн вздохнула. Если бы это сказала Настя, можно было бы понять… Но сестре–римлянке как раз все равно. Ей нужен родной человек, и только. Эйлет нужна императрица. И муж. А сиду можно спросить:
– Ты мне сестра?
Не боится, что в ответ прозвучит: «нет». Права. Странно, что вообще спрашивает!
– Сестра.
– Хорошо… Тогда слушай еще раз. Говорим серьезно, как ты учила.
Значит, по–мужски. Не учитывая жестов и тона, не читая между слов недосказанное. Только смысл – четкий. Не допускающий толкования на двенадцать сторон.
Села на пятки – так, что колени в колени, глаза в глаза.
– Эмилий для меня – жизнь. Уйдет, руки на себя не наложу, не надо будет. Так засохну… как моя левая. Веришь?
Голос спокойный, ровный. Рукав с парализованной рукой пристегнут к поясу, оттого кажется, будто сестра подперла бок и желает поскандалить. Правая, здоровая, рука поглаживает переброшенную через плечо соломенную косу. Медленно, размеренно. Словно успокаивает.
– Верю. Но он не уйдет. Не теперь.
– Теперь – не уйдет… Но жизнь долгая! А еще я лучше убью себя, чем сделаю его несчастным. Он счастлив, только служа Империи. Покажи ему, что ты и твой Кер–Сиди – и есть Империя. Это все, большего не надо.
– Я с ним уже говорила. Он вполне доволен. Республика для него это я и Анастасия. Но я буду только хранительницей Глентуи, а не императрицей Рима. Я не хочу тащить на горбу все! Анастасия вырастет – решит сама. Захочет быть императрицей – станет.
– Вот именно… Выйдет замуж, уедет куда–нибудь на континент! А Эмилий за ней… Я не хочу на чужбину, Майни. Даже в Константинополь.
– Так и я не хочу, – сказала Немайн. – Видишь, как мы похожи? Сестры!
– Значит, ты меня понимаешь. Вот и придумай что–нибудь. Ты умная.
– Хорошо. Подумаю…
Эйлет улыбается. Забывает, что сестра – сида. А к обещаниям холмового народа следует относиться осторожно. Исполнят неукоснительно, до словечка – а дальше, как сами поймут. Значит, думать будет. Вопрос – что ей в голову придет!
Дверь снова распахивается. Быстро, широко… но грохота нет. Ручка зажата в крепких пальцах Гвен.
– Ты не спишь, сестрица? Нам нужно поговорить. С глазу на глаз!
Потом – все девичьи подробности: как живется с мужем, как хочется пожить для себя и не обзавестись сперва животом, а потом ребенком…
– Как можно – маленького не хотеть? Тебе ведь помогут, не хуже, чем мне! Я ж не знала, с какой стороны за пеленки браться…
– Годик бы… Больше не надо, начнут говорить про бесплодную утробу, муж забеспокоится. А так… Я лентяйка! Во всем, что не касается готовки. Хорошо, все остальное любимый мой тянет, и в охотку. Только вот народ в зале все унылей, да и поредел. Что он делает не так – не знаю. Мама молчит. Я так думаю: раньше у огня сида сиживала. По вечерам Книгу читала. Так?
