– Что вы, как можно! – изумился Ганечка. – Мы джентельмены.
– Это видно.
– Поражаюсь вашей проницательности. Только я выпал сам, по собственному желанию: разочаровался в жизни и выпал.
– Можно отложить до другого раза. Я ведь пришел пока просто так, навестить. Узнал и пришел. Все-таки мы довольно близко знакомы.
– Тронут вашим участием, весьма тронут. – Танечка почтительно прижал руку к расстегнутой на груди рубахе и поклонился с кровати. – В благодарность вам, гражданин начальник, все расскажу, как на исповеди. Я человек прямой, эти нам не помешают. – Он показал взглядом на Демина и Сергея.
«Подонок. Извивается, как уж под вилами».
– Прошлый раз вы говорили, что вашей мечтой было стать дипломатом, – сказал следователь. – Вы не теряете времени.
– Благодарю вас. Итак, я выпал из тамбура вагона, не доехав к тете, ожидающей племянника на побывку. Между прочим, племянник хотел старушке покрыть дом, она очень его просила. Есть письмо, которое можно приобщить к делу.
– И племянник выпал?
– Именно так. С вами легко говорить. Племянник выпал. Была дивная ночь, звезды, прохлада, а в вагоне душно, и я захотел прогуляться. К сожалению, мне не повезло: я сорвался и висел на одной руке, пока не устал.
– Долго вы висели?
-Не могу сказать точно: забыл засечь время. К тому же было темновато. Но примерно минуты две. Может быть, три, пять, целую вечность.
– А поезд шел?
– А поезд шел. И ребята на аккордеоне играли. Веселая такая музыка, это уж я запомнил.
Демин слушал извивающегося Ганечку и видел летящий полями поезд, огни в вагонах, слышал музыку и перестук колес. Поезд стремился к станции и дольше, а мурзики никуда не стремились. Они влезли в поезд воровать, и им не нужна была станция. И Ганечка им оказался не нужен, потому что он хотел стать другим Ганечкой, а они боялись этого и выбросили его из вагона. А поезд шел.
– Что вы чувствовали, когда висели, думали о чем?
– Психологией интересуетесь, гражданин начальник? А вы сами попробуйте!
– Я не почувствую того, что вы. И они, – следователь кивнул головой в сторону Сергея и Демина, – чувствовали другое, когда попали в беду, ибо попали случайно.
«Нет, все-таки он не очень умный», – подумал Демин.
– А я попал законно? – спросил Ганечка.
– Вы должны были когда-то попасть, и вы попали.
– Люблю откровенных, с ними все ясно.
– Не любите вы откровенных, боитесь. Извините.
Следователь поднялся, запахнул халат, взял под мышку свою блестящую «молниями» папку и кивком головы попрощался со всеми.
В дежурке следователя ожидал пригласивший его Страшнов.
Ганечка откинулся на подушку и вздохнул облегченно.
– Значит, Страшнов не накапал ему, – сказал он, – Просто воспитывать ходит, на совесть надеется.
– А почему бы не надеяться, – сказал Демин. – За одеяла они с Лидой рассчитаются из зарплаты. А может, Страшнов один рассчитается.
– Из зарплаты?
– Не воровать же пойдут в другую больницу. Он врач, а не доносчик, он только лечит.
– Лечит? Хм, лечит... Ну да, лечит, благородное дело... Что ж, пусть лечит, пусть вытаскивает нас.
– Мудрец, – сказал Сергей. – Он четыре года на фронте пробыл.
– Да замолчи ты, хватит, заткнись! Думаешь, я не чувствую, что ли? Думаешь, я покрываю тех щипачей, которые меня сбросили? Да я бы все сказал следователю, но мы не капаем, мы рассчитываемся сами...
– И за одеяла?
– Они Маше грозят, они и на нее, подлюги...
– Вот и рви от них.
– К тебе, что ли? К такому-то скоту?!
– Это верно, – сказал Демин, облизывая черные губы.
– Чего ж неверно! Пока здоровый, он человеком был, выгодно было, а сейчас ребеночка ему, веревочку, жену привязать. А ты один попробуй прожить, один!
– И попробую, – сказал Сергей, бледнея. – Я попробую. А ты подонок и идиот.
– Нет, – сказал Демин, чувствуя знакомую уже тесноту внутри и злость. – Он трус. Ворует, а отвечать боится.
– А ты не боишься? Чего ты руку не даешь резать? Чего ждешь? Или концы отдать хочешь?! С-судья!
– Трус. На других оглядываешься.
– Не оглядываюсь. Я уже ничего не боюсь, это ты боишься! А меня судить лезешь.
У Демина закружилась голова, и он умолк.
Вскоре пришла Лида и повела его и Ганечку на перевязку.
