– Ты уйдешь нынче? – крикнул Сергей.
Мужик опасливо скособочил голову еще ниже, замигал красными глазами и поспешно повез больничные шлепанцы к двери.
Ганечка заворочался от крика Сергея, натянул простыню на голову. Демин вспомнил вчерашнего посетителя, разговор на тарабарском языке и Ганечку, который тоскливо и долго глядел в потолок, и потом попросил снотворного у Лиды и открыл окно. Может, в это окно и влезали.
Вскоре пришла санитарка, протерла влажной тряпкой тумбочки и кровати и, подоткнув халат, стала мыть полы. Уже уходя, она заметила пропажу, заохала и побежала к сестре. Пришла усталая, невыспавшаяся Лида, которая дежурила за подругу, постояла у порога и, уходя, сказала, что придется месяца три работать бесплатно.
– Сними с него простыню, – сказал Сергей Демину. – Сорви, хватит ему притворяться! – Голос его зазвенел до крика.
Поднялась черная, грачиная голова, скрипнула кровать.
– Ох-ха-ха! – сладко потянулся Ганечка. – По какому случаю шум, девочки? Вас обидели?
– Не финти! Где одеяла?
– Одеяла? Ай-я-яй, безобразие! Обижать инвалидов труда, калек... Кто посмел, какой мерзавец? Да я из него ливер достану! Я его научу, как свободу любить, с-собаку! Сестра, сюда!
Он сидел на кровати, вертел головой и не глядел на соседей.
– Не ори, – сказал Сергей, раздувая ноздри. – Сволочь ты! Если бы не ноги, я вчера уделал бы твоего мурзика, я чуял. Ах, черт, если бы ноги! И зачем я тогда поднялся...
– Девочки! – воскликнул оскорбленный Ганечка. – Да вы в натуре на меня тянете, да? Да вы что же это, а?
– Мы тебе не девочки, подонок.
– Девочки, – сказал Демин. – Наивные девочки. Вместе живем и даже не подумали, что человек может быть такой скотиной.
– Где жрет, там и гадит, – сказал Сергей.
– Кто скотина, кто гадит?! – Ганечка взорвался, сбросил на пол мятую простыню. – Пай-мальчики, чистюли, ханжи! По одному подозрению душить хотите, гады, по одному виду! Ганька вор, Ганьке нет веры – у-у, подлюги!
– Это ты подлюга, – сказал Сергей. – Ты со своих одеяла стаскиваешь.
– Я не стаскивал, – бешено прошептал Ганечка, – а вот ты, ты девчонку удержать хочешь, костылями своими сделать хочешь, нянькой, ребеночка ему, веревочку для жены! Это ты подонок и сволочь, ты!
– Не кричи, – сказал Демин. – Ты порешь чепуху.
Сергей сглотнул слюну и потянулся к тумбочке за сигаретами. Он подтянулся на руках, ухватившись за спинку кровати и волоча мертвые ноги за собой.
– Обидно мне, Демин, обидно! – простонал Ганечка. – Не уводил я это тряпье, не брал, не брал! Я же завязать хотел, а они...
– Врешь, – сказал Демин, чувствуя подступающую тошноту. – И ты врешь. А вчера философствовал, базу для себя искал.
– Да нет же, не мог я здесь работать, не мог! Эх, ты...
Вызванный по телефону, пришел в сопровождении Лиды Страшнов и стал спрашивать, как все произошло. Демин сказал, что, когда проснулись, одеял уже не было.
Потом хирург подошел к Ганечке, и тот сказал, что проснулся позже всех, ничего не знает и вообще глупо подозревать человека только потому, что в прошлом у него замарана биография.
– Вас никто и не подозревает, – сказал Страшнов. – Больница для вас пока дом, а свой дом глупо поворовывать. Как ваше самочувствие, товарищ Демин?
– Ничего, – сказал Демин.
– Температура?
– Вечером была тридцать девять, сейчас, думаю, меньше.
– Ночью смотрели?
– Смотрела, – сказала Лида, подавая Страшнову температурный лист. – Вводила антибиотики, как вы сказали.
– Добро, на перевязку. Ваше слово, строитель? – обратился он к Сергею. – Не бросил курить все же?
– Не выходит, – сказал Сергей, гася сигарету в спичечном коробке.
– Выйдет, если захотите. Жена музицирует?
– Играет. – Сергей вздохнул.
– Молодчина, – сказал Страшное. – Вы молодчина, вы сам!
Обойдя койку Демина, он встал над Сергеем и протянул ему обе руки. Сергей потупил соломенную голову.
– Молодец! – сказал Страшнов с чувством. – Вы посмотрите, Демин, человек почти год лежит без движения, а жену от любимого дела не оторвал! – Он пожал обе руки Сергею, Сергей смутился, покраснел до пота и ничего не мог сказать.
Ганечка, прищурясь, глядел с усмешкой на эту театральную сцену и молчал, а Демин глядел и думал, что хирург «восхищается» мужеством Сергея потому, наверное, что догадывается либо знает о колебаниях своего больного.
