В. Распутин — В. Курбатову
23 февраля 2003 г.
Москва
Прости ты меня, многогрешного, за гнусные советы: как жить и о чем писать! Советы в таких случаях никогда и никому, в том числе и мне, не помогали. Кроме обстоятельств жизни, если бы даже их не существовало в той роли, которую они играют, есть еще внутренние обстоятельства, которым не прикажешь. Я так ими только, этими последними, и «руководствуюсь», по крайней мере, на них все сваливаю.
Одно только возражение на твой ответ на мое предложение — что такую книгу (о литературе 60—80-х) надо было бы писать С. Аверинцеву или П. Палиевскому. Нет, им-то и нельзя: замудрят. И больше не буду. И еще раз прости за то, что заставил тебя надрывать сердце.
В Малеевке я посидел вроде неплохо. Было довольно тихо и спокойно, даже студенческие каникулы бушевали там в меру. А в последние дни остался совсем один и, чтобы не заставлять повара готовить, брал сухим пайком. Вроде закончил вчерне повесть, которую мучаю уже несколько лет, но буду ли ее печатать, пока не знаю. Дыр там внутри еще полно, но дело не в этом, дыры-то можно залатать. А когда «ткань» выделана слабо, это уже неисправимо. Оставлю и еще на месяц-полтора, взгляну еще раз свежим глазом — тогда и решу. Что делать! — старость, по всем швам старость и дряблость, а против этого недуга ни лекарства не помогут, ни воля. Осталось у меня в Москве еще полтора месяца, потом поеду огород разворачивать. Спрятаться, конечно, и за огород не удастся, но само по себе здоровое и полезное дело сколько-нибудь утешит.
Чем занимаюсь? Чем только не занимаюсь! Живу теперь с «памятками»: что перво-наперво сделать до конца месяца. И вот по возвращении из Малеевки на две февральских недели только предисловий разных к чужим, разумеется, книгам — четыре. Слава Богу, ни одного к художественной прозе: то к книжке о деревянном сибирском зодчестве, то к альманаху о Тобольске и пр. Хожу, как никогда много, в театры: нынче опять Вампиловский фестиваль, а от театров, предлагаемых Министерством культуры, решили отказаться: одна пошлость и гадость. Нет ли у вас в Пскове хорошего (хорошо бы очень хорошего) спектакля? Но только без голых. Или в Твери? Проваливать это дело нельзя, тогда опять другие приберут к рукам, а силенок уже ни на что не хватает.
Ладно, чего жал обиться! Глядя на Савву — и себе добудем славу. Савва неутомим. Звонит, заставляет искать газеты и читать (у меня ко всяким газетам отвращение), а потом обсуждать.
В. Курбатов — В. Распутину
24 февраля 2003 г.
Псков
Савва ничего не говорит о том, как тебе работалось в Малеевке. И на что теперь похожи Дома творчества. Я не был в них лет двадцать. А раньше любил: эти вечерние беседы, прогулки с Б. Можаевым, который «нес по кочкам» всех без разбору, с Елизаром Мальцевым[99], которого сегодня как-то разом и дружно забыли, с Давидом Кугультиновым[100], который умно и сильно рассказывал о лагере, с Арсением Тарковским[101], который уже мерк памятью и читал чужие стихи. Там как-то хорошо чувствовалась литература — как здоровая целая жизнь, а не пустая нынешняя забава.
А сейчас вот посидел на очередном Пушкинском театральном фестивале на столетии С. С. Гейченко — и все игра, игра. И сам уже заражаешься и с отвращением вертишься ночью, вспоминая день, и торопишься забыть его. Вообще, жизнь как-то странно «полегчала», опустошилась, разошлась на «заменители». Вместо плоти и духа остались значки и наименования в готовых обертках. Равно у нас и у «них». Только у них обертки поимпортнее и потому кажутся эффектнее, а у нас полубочнее, а завернут-то там и там воздух.
Вообще додумался тут до страшной мысли — что с предательством Союза мы предали не только Россию, святой свой идеализм, а и христианство. И с закатом коммунистической идеи в ее монашеском кампанелловско-моровском виде мы уже и со своим католичеством, протестантизмом и православием тоже только наименование.
Порознь еще, может, «спаслись», а сообща уже нет. Мы предали это «сообща», и наше православие только по внешности разнится от католичества, а по роли в государстве — не отличишь.
