Вспоминаю, вернее, это есть в воспоминаниях Е. Л. Якушкиной[94], что Саша Вампилов порывался разорвать свою «Воронью рощу», но она бросилась к нему и отняла, говоря, что пусть останется этот вариант ей на память. Он сказал: «Но чтоб никто его больше не видел!» Но «Воронья роща» появилась потом в печати и на сцене, по ней пишутся дипломные и, вероятно, кандидатско-докторские работы. Почему, зачем? Вампилов вмешаться не может, а суетящиеся его «друзья» из Фонда Вампилова, паразитируя на его имени, выполняют роль недругов.
В вашей переписке есть много доброго и умного. Конечно, и твои мнения, и мнения В. П. о содержании жизни и жизни в литературе хоронить было нельзя. Но они достойны были звучать на первом плане, а теперь остаются на втором. Впереди оказалось «поддувало», вздувающее начинающие гаснуть угли.
Прости, ежели что не так.
А о большой и единоутробной книге подумай. Ту, что вышла (или вот-вот выходит), тоже хотелось бы иметь у себя.
Очень меня подбодрили в последнем твоем письме твои слова о том, что никого не хочется поздравлять с новолетиями, которые принялись мелькать, как листки календаря.
У меня то же самое: пустословно это. Чего же поздравлять с дорогой на кладбище! И прямо тяжесть с души. Вот что значит «незакаруселенное» привычками мнение умного человека.
В. Курбатов — В. Распутину
27 января 2003 г.
Псков
С «Перепиской» нашей с Астафьевым ты прав. В малое оправдание себя скажу только, что я долго упирался. Разговор о ней завела Марья Семеновна, когда еще выходило 15-томное собр. соч. В. П. Она тогда на чтениях в Овсянке сказала, что есть отдельный том нашей переписки. Я уперся. Когда В. П. заболел, за дело взялся Сапронов, я тоже отказался. Ну а уж после смерти В. П. Марья Семеновна стала корить меня, что я «не хочу помочь делу В. П.». И тут я смалодушничал.
Оценок в отношении тебя я не смягчал, как вообще ничего не менял, убрав только две-три прямые грубости, которые были движением минуты в отношении Василия Ивановича[95] и одну бестактность в отношении Можаева. Что до отношения к Абрамову, то тут, верно, виноват я. Мне всегда казалась его проза мертвоватой, рассчитанной, умозрительной. Это была как будто не любовь и не страдание, а позиция. Благородная, высокая, но прежде всего позиция, прием, метод. Отчего он легко дался еврейскому режиссеру Л. Додину, катавшему по Европе этих мужиков и баб с большим эффектом. Это было легко играть, потому что прием. Я и теперь так считаю. И оттого когда-то отказался от предложения Л. Крутиковой[96] написать предисловие к «Дневникам» Федора Александровича.
А может быть, это во мне только бессознательная ревность «литературоведа к литературоведу», хотя думаю, что нет. Я просто знаю, что из критического «цеха» сбежать нельзя и никакая проза В. Гусева, И. Штокмана, Е. Шкловского прозой не станет, ибо они уже слишком знают, как и что надо писать.
А про свою «книгу» (что пора-де и самому что-то написать) и говорить не буду. Боюсь, мне уж из домашней гонки не выбраться. Сын получает в школе копейки, невестка ничего не получает. Внучке вот-вот только год, а на них добрый рынок наживается больше, чем на взрослых. Вот и бегаю за копеечными заработками, чтобы помочь им, не дать впасть в отчаяние, к чему они бывают близки. Смешно сказать, что и моя Турция тоже отчасти связана с этим. Я там ничего не зарабатываю, но там работодатель кормит меня, и я тем самым сберегаю семейный бюджет. Я бы не стал говорить об этом, когда бы ты не повернул разговор к книге.
Да и Бог с ней. Кому сейчас нужна хоть какая-то критика. Тем более о 60—80-х годах. Хотя, конечно, это была последняя литература «большого стиля», в которой мы не уступали никакой большой литературе Запада. Для книги об этом надобен ум поосновательнее моего. Тут нужно исследование настоящей академической руки вроде С. С. Аверинцева[97] и П. В. Палиевского[98]. А я уж, видно, так и пробегаю остаток жизни по малым человеческим поручениям.
Спасибо за твое интервью «Правде» (Светлана Ивановна передала его мне на выставке Ю. И. Селиверстова). Твой разговор о «Норд-Осте» жесток и верен. Но там есть еще один человечески болезненный оттенок. Ребята, работающие в нем, радовались своей работе, потому что там действительно шла речь о Родине, и они радовались чистоте дела. И не зря боевики взяли не «Нотр-Дам», не «Чикаго», а именно Родину в ее лучшем отражении. Но уже и те перевели родное на уж очень бойкий язык, и эти взялись за дело тоже в жанре мюзикла. Трагедия вышла слишком театральной с обеих сторон и скоро сама послужит сюжетом для новых бойких работ.
