Все, что и должно быть на исходе неаккуратного пира.
О главном. В Ясную я в сентябре, как и говорил тебе, приеду. Но не со «словом», а со словечком, как обычно, на 10–15 минут. На «слово» я не гожусь, говорю это, зная себя и возможности своей «тяги», которую даже и в агитационных сравнениях нельзя приближать к леоновской. Не те «меха», не та «печь». Да и нет, Валентин, сейчас никого, кто бы сказал подобно Леонову или Горькому, кто бы сказал даже подобно Залыгину[104]. А ведь был еще Твардовский[105] со словом о Бунине. Мельчает жизнь, мельчает и слово. И тщиться ухватить уходящее-ушедшее за хвост бессмысленно.
175 — большая дата. Но столько юбилеев, классических, круглых, кроме пушкинского, мы в последние годы упустили. Толстовский год тоже уже не получится, полгода прошло, а даже наш брат, письменник, когда напоминаешь, что 175, с недоверием крутит головой. Быть может, оттого же, что мы измельчали, ему не хочется приближаться к великим, они его раздражают своей величиной. Отсюда и неприятие Толстого то по православным, то по «женским», то еще по каким поводам, отсюда и публичное соблюдение своей малости в чистоте. Провести в Иркутске октябрьские встречи под знаком Толстого тоже не получится достойно. Посмотри, кто приедет: Куняев[106], Ганичев, Крупин, К. Мяло[107], Панарин[108], А. Гребнев[109] — все трибуны, но все, кроме коротких упоминаний, будут мимо Толстого. Дай Бог Володе в Ясной Поляне провести так, чтобы не стыдно было перед могилой и миром. Он, как я понимаю, проведет. А Россия отмолчится. Москва и Питер в научных институтах отделаются дежурными заседаниями.
Эх, Валентин, нет уж с нами той жизни, того чувства, той памяти, на которые мы продолжаем уповать. Отбыли — и что уж тут обманывать себя! — навсегда.
Ну а нам предстоит волочься по своим памятным местам и датам, по своим великим «ухабам» до конца. И правильно ты делаешь, спасибо тебе, что хлопочешь и об Астафьевском музее в Чусовом, и о достойном праздновании 175-летия, и много о чем… Дай Бог тебе здоровья и сил. И дай Бог тебе помощников.
На Вампиловский фестиваль в пожарном порядке тебя зазываем вот почему. Впервые отказываемся от репертуарного и «духовного» вмешательства Министерства культуры. И от всех этих лукавых «мастер-классов». Спектакли пытались отбирать сами. Я ездил в Калугу, в Белгород, в Москве побывал в театрах, о существовании которых до того даже не слушал. Но Господи! Во что сейчас превратился театр! Не тебе об этом говорить, и я знал, что это клоака, но не подозревал, что клоака повсеместная. За малыми исключениями, очень малыми. И в театрах, даже русских, считают, что так и должно быть, надо только соблюдать необходимую меру. Но совсем без пошлостей, гадостей, цинизма нельзя: таков наш век, таков человек. И получилось, что даже с нашим цензурированным участием фестиваль будет ненамного лучше, чем прежние. Но говорить-то о состоянии театра надо — ведь никто уже и не говорит. Это была не моя инициатива — пригласить тебя, но мне пришлось согласиться. А если ты захочешь остаться в Иркутске до октября, до литературных встреч (никакие они уже не литературные) — очень хорошо! Из Москвы можем полететь вместе, я буду там с начала сентября.
От Володи Толстого я ничего не получал, но писать ему и не обязательно. Скажи ему, что быть я буду, но в общем ряду.
В. Курбатов — В. Распутину
30 июля 2003 г.
Псков
Ты уже определился, когда поедешь из Москвы в Иркутск? Это я к тому, как мне быть с билетами? Мы будем покупать вместе или мне надо озаботиться уже сейчас? Сентябрь — еще время трудное. Бог знает, достану ли? Да еще надо деньги искать где-то. У меня товарищей таких нет. Надо стучаться к чужим.
Черкни мне записочку о точных числах и о том, как рассчитываешь лететь ты. Я уж, грешный, и забыл, какого именно сентября начинается Вампиловский фестиваль. И Толстой пропал. Не могу его найти ни простой почтой, ни электронной, ни телефоном. И его девушки-помощницы растеряны и не знают, что делать. Похоже, Льву Николаевичу 175 лет не исполнится, а исполнится каких-нибудь 174 или 176. А я тут дергаюсь, будто старик — мой родственник.
