Осень навалилась теплыми дождями и такой тоской, что хоть штор не открывай и сиди при свете, обманывая себя покоем искусственного вечера.
Собирается в Псков Савва — встречаться с губернатором, строить свою программу 1100-летия Пскова. Дай ему Бог. Только бы не уставал. Он и в Ясной, конечно, выступил, надавав всем, смутив бедного Толстого.
А вообще, дни были хорошие. Солнца вволю, лошади пасутся в садах, лужи яблок под каждой яблоней и по ними ужи, а над ними облака дрозофил, сносимые ветром, как игрушечные тучи. Не наглядеться. И всегда так: когда у Толстых яблони ломятся — у Пушкина пусто. А уродит у Пушкина — у Толстых голо. Приглядывает матушка- природа за равновесием.
В. Распутин — В. Курбатову
9 ноября 2002 г.
Москва
Сентябрь и октябрь были у меня пустыми. В сентябре ездил в Тобольск, потом отдельным ходом в Уфу на Аксаковские дни, в октябре свои, иркутские, «дни», дважды ездил в свою Усть-Уду, и только сейчас вернулись мы со Светланой в Москву. Пока праздничное затишье, пока «не спустили собак» на свежего человека, отписываюсь, кому задолжал, а там и опять в «колесо».
Из Курска прислали газету с твоей статьей (плач и восторг одновременно) о Евгении Ивановиче[86]. Очень хорошо написал ты о нем, Валентин. Песнь и боль, плач и гордость за то, что захватили мы эту счастливую пору русской художественной жизни, что терпеливым, щедрым и долгим был этот закат. И мучительно сладким. Да, отлетели в последние высоты журавли с остывающей земли, у оставшихся перышки и крылышки уже не те, им не придется высоко подниматься, оттого и могут они задержаться. И такая тоска — до слез! От старости и сиротства одновременно.
Мне показалось поначалу, что ты не досказал о них — Астафьеве и Носове. Потом понял, что и не надо досказывать. По окончательным местам их расставит само Время, притом не словесно, а духовно, со своим сиянием для того и другого вокруг их имен. Но уже сейчас ясно, что Носов был интуитивно и природно мудрее всех нас и потому был терпеливее, спокойнее, естественней и глубже. До самого последнего дня как великому ему не требовалась никакая снисходительность. В 75 или в 76 написать «Памятную медаль» — и как написать! Только в самом начале едва заметное дрожание руки, а затем как все хорошо и точно!
Получил от Саввы из Парижа открытку. Он там зачитывается Татьяной Глушковой. Весь мир он теперь готов объять. Звонил мне в Иркутск, что отправляется в Грецию, а оказался во Франции. Ехал, должно быть, на Сотби, а увлекся Глушковой. И про все остальное забыл. А вернется в Москву — вспомнит о французах.
Сообщаю тебе, что у меня появилась четверть водки под названием «Аксаковская», якобы по рецепту самого Сергея Тимофеевича[87], куда входит и доля кумыса. Приезжай и заходи, надо проверить.
В. Курбатов — В. Распутину
2 декабря 2002 г.
Псков
Совсем я в щепки разлетелся в Красноярске. Начал в Москве, а совсем рассыпался в Красноярске. И чем больше и картиннее говорил пишущий народ, тем делалось холоднее и тоскливее. Все понемногу соскальзывает в голый обряд, в «жанр» встречи, дружеских бесед, даже поминок.
Все отлично владеют формой и ничего не нарушат. И на минуту даже обманешься подлинностью, но потом только печальнее. И уж не только наш брат. Надо было видеть соседку Виктора Петровича по Овсянке матершинницу тетку Валю, как она бойко говорила «про Петровича» перед передающими ее из рук в руки корреспондентами. Уже втягивается в роль. И скоро, как потянутся экскурсии, будет караулить их с «воспоминаниями». Мы-то внешне поумнее, но в том же жанре. И ей простительно, а нам нет.
Радуюсь, что дома, что могу запереться и никуда не показывать носа. Слава Богу, перенеслась на более позднее (весеннее) время поездка в Турцию и можно спрятаться надежно. Благо надо писать тысячу предисловий — к «Последнему поклону» и к Ю. П. Казакову[88]. Обе работы несуетливые, и можно хорошо собрать сердце.
Правда, тут уж Новый год неподалеку, а я его не люблю за какое-то общее ложное веселье. Или это мне из старости кажется, что все веселятся натужно, через силу и ждут не дождутся второго января, когда можно будет забыть напрасную суету и «просто жить». Как давно мы все не живем «просто». Подлинно всё — жанр и театр.
