Когда бы не церковь, так, поди, и сделал бы. Только там и прячусь. Священник поручает чтение и комментирование — вот и стараюсь собрать себя и тех, кто рядом. Хоть уж тот, кто в церкви, у него заботы другие, но все равно надо и о земном говорить, и «улицу» не забывать. Приходит пора какого-то нового собирания человека — «новыми словами», по новым чертежам. По-старому он не собирается. Всё ощупью, всё на глазок. Вот для чего надо сходиться- то — ободрять друг друга для долгой дороги и искать новых слов. А сил-то уж нет, усталость всё съела.
В. Курбатов — В. Распутину
22 февраля 1999 г.
Псков
Спасибо за весточку из Малеевки. Я уж, признаться, и не представляю, что это такое — Дом творчества, хотя лет двадцать назад любил их и раза три, а то и четыре бывал, радуясь, правда, больше не возможности поработать, а поговорить с настоящими писателями, пополнить отсутствующее образование. Последний раз был именно в Малеевке году в 83-м.
На толстовскую премию купил детям в деревне дров, а то они начали учительствовать с двумя печками, но без единого полена. Володя Толстой, дай Бог ему здоровья, на свой страх и риск выписал мне тогда 5 тысяч в счет моей редакторской работы над сборником яснополянских встреч и двух статей для его музейного журнала. Вот и вся премия. Я уже отработал их и сейчас пока живу ими, потому что если что и начнет выходить в журналах, то с марта-апреля. Очень хочется «нечаянно» зайти к тебе на день рождения, но тут позвонили из Красноярска: проводят семинар молодых и зовут по старой памяти. Я там два раза «учил» лет десять назад. Я говорю: поучите сами, а командировочные мои раздайте самим молодым. Нет, говорят, тут разные статьи, и нечего и думать. Ну вот и не знаю пока. А будет это в конце марта — тогда уж, думаю, заверну по дороге.
Рядом и день рождения моего крестника Володи Личутина, но он на мои письма помалкивает, и я уж отступился — бьюсь за него лбом в церкви, и ладно. Сегодня начало поста, каждый вечер до четверга покаянный Канон — самые дорогие часы тишины и собирания разбежавшейся души. А она разбежалась как-то особенно далеко. То хоть какие- то огоньки проступали то тут, то там, а теперь — туман и туман. Мы одним-то днем никогда не жили, и уж в нашем возрасте этому искусству не выучиться.
Без меня к детлитовским дамам не ходи. Мне тоже хочется посидеть с ними. Сегодня вот закончил для них «Кавказского пленника» и «Хаджи-Мурата», сдам и почувствую себя поспокойнее. Правда, если еще примут, потому что по-детски-то у меня никак не выходит, а «Кавказский пленник» читается в 5-м классе. И уж так Ольга Борисовна просила «попроще», да куда «умище» — то денешь? Так и прёт. И нынешняя Чечня подогревает, не дает отделаться покоем классики.
В. Курбатов — В. Распутину
19 декабря 1999 г.
Псков
Это, вероятно, последнее мое письмо к тебе в этом тысячелетии. И повидаться бы хотелось, чтобы проститься с этим тысячелетием не торопясь. Да где нынче найдешь времени?
Я съездил с одним добрым человеком в Турцию, на мне лежала обязанность обосновать необходимость поездки русских паломников к истокам христианства. Почему именно на мне, видно одному этому доброму человеку. Хотя я ему предлагал и Аверинцева, и иные авторитеты по Малой Азии. Но сам, конечно, очень рад. Впечатления огромны. Я был в Мирах Ликийских, где служил святитель Николай, в Патаре на его родине, был во всех городах Апокалипсиса («и ангелу Ефесской церкви напиши, и ангелу Сардийской, Фиатирской, Пергамской…»), и в местах первых проповедей Апостола Павла, и, конечно, в Константинополе. Впечатление грозно и поучительно.
Руины греческой, римской византийской цивилизаций с устрашающим их размахом куда как поучительно говорят, чем кончаются имперские притязания. В особенности тяжело видеть Софию — пустынную, вокзальную, мертвую. Выходишь, а перед тобой в зеркале (в зеркале — как в насмешку), пока не обернешься, мозаика, где император Константин держит город, а император Юстиниан — Софию и они представляют эти чудеса Богородице, прибегая под ее покров в согласии церкви и государства (как это похоже — Покров Богородицы, «Симфония церкви и государства» — наши, наши притязания!), а храм мертв, темен, опустошен в диком торжестве сур Корана, а город — дик, страшен, растлен торговлей. Пустыня… И Бог знает почему (но не без повода же?) я, выходя, думал о Храме Христа Спасителя и с горькой тоской предчувствовал через столетие (да меньше, меньше!) ту же пустоту, если мы все будем продолжать кружиться на горизонтальных исторических путях и не выберем «вертикали» небесного послушания.
