- У моего Пегаса день рождения вчера исполнился. Восемь лет как стукнуло. Ну, я ему колпак выкроила из ватмана. Киноварью покрасила. Под дождем, случается, акварельные краски текут. Я ответила. Вы довольны?
- У вас кровоизлияние в мозг произойдет, Максимович.
Голова снова исчезла, и я влез по ступенькам на мансарду. Стены и потолок в просторной мансарде были подбиты тесом. Здесь была и спальная, и гостиная, и столовая, и кухня, судя по обстановке. Холодильник и телевизор отсутствовали. Зато имелась газовая плита. Скошенный потолок в три окна, по которым дождь барабанил, ампирная мебель, и литографии Москвы 19-го века на стенах создавали атмосферу дачного уюта.
- Дверь в ателье горячая, потому что муфельная печь за ней работает, - она раздвинула стеклянные матовые створки в стене, за которыми оказалась ванная комната. - Примите душ. Полотенце любое, кроме черного, и того, что в синюю полосу. Вода греется от газовой колонки. Коробок со спичками под раковиной. Халат возьмете табачного цвета с поясом. А я кофе пока сварю.
Я хотел у нее что-то еще спросить, и не втыкался, что именно. Она наполнила водой из пластиковой канистры большую медную турку, поставила ее на плиту и доставила из кухонного шкафа какую-то снедь, а я все стоял у ванной, тупо наблюдая за ней.
- Послушайте-ка. У вас на всех изделиях стоят монограммы «Да» точка «Ша». Кто это?
- Это я, - отозвалась она, размалывая кофе в ручной мельнице, стилизованной под избушку. - Дарья Шагалова.
- А Максимович кто?
- Это вы. Генрих Максимович. Тряпье ваше я выкинула. Оно уже не годилось. Телефон, сигареты, зажигалка и деньги на комоде. Улов остался в прихожей.
«Молодец, - обозвал я себя мысленно, и добавил еще пару-тройку лестных, но непечатных эпитетов. - Забыл про удостоверение с размытой карточкой. Лодыжки ее вспомнил, а упыря-эколога забыл».
- У вас амнезия? - она вдруг резко обернулась ко мне.
- Болезнь Альцгеймера, - буркнул я, шагнувши в ванную, и задвинув за собой стеклянные створки.
Через час мы завтракали, как одна большая дружная семья. Большая и дружная, разумеется, гипербола. Но все-таки мы завтракали. Все-таки пили кофе. К тому времени я успел помыться, сбрить щетину станком отсутствующего супруга Дарьи Шагаловой, напялить его нижнее белье, черные плисовые штаны, и черный же пуловер с монограммой «З». В этом доме у каждого были свои монограммы.
- С виду вы общего размера, - сообщила Дарья, отвернувшись, пока я штаны примерял - Но он моложе. И привлекательней. И умнее.
- Рад за него, - отозвался я, застегнувши пуговицы. Штаны пришлись мне впору.
- И добрей, - пополнила она характеристику возлюбленного. - А вы ко мне посреди ночи вторглись. Глаза безумные, как…
Она замолчала, подбирая сравнение.
- Как у безумца, - пришел я ей на помощь.
- Веслом угрожали.
- Я не мог вам угрожать. Я никому не угрожаю. Последний кому я угрожал, был мой кот Парамон, нассавший приятелю в полуботинок.
Дарья Шагалова поморщилась.
- Опорожнившийся, - изменил я формулировку. - Так лучше?
Лучше не стало. Дарья была чувствительна и обидчива. Инструментом ее мести служил бойкот. Еще школьная заготовка. Или семейная. Видать, не сладко приходилось этому «З», когда его женушка сердилась. Промолчала Дарья до окончания завтрака. Я не возражал. Подобная форма женского протеста мне импонирует. Я бы ввел ее на образовательном уровне как отдельную дисциплину. Урок молчания для девочек. Вместо, хотя бы, труда.
- Так и будем играть в молчанку? - разливая кофе по кружкам, Дарья иронично усмехнулась. - Мне просто любопытно, как надолго вас хватит.
- Нет.
- Нет? Как это понимать?
- Вам просто любопытно, - я закурил, не спросивши ее дозволения.
Благо, она вернула мне личные вещи в целости. Минус телефон. Мобильная трубка после долгого пребывания в воде безвозвратно испортилась.
- И все. Любопытно, и все, - я посмотрел в ее карие зрачки.
Взор ее тут же упал, как будто в поисках галеты. Галета была найдена, и поплатилась. Ровные белые зубы с хрустом разъели ее. Пропала галета.
- Давайте лучше о вас помолчим, - предложил я Дарье. - Давно вы здесь?
