вознаграждают...
Он пьяно всхлипнул, вытер глаза и вдруг заорал: "Всѐ, на хер! Собрание окончено!"
Тут же вскочил начпо, в короткой последней реплике попытался сгладить выходку
командира, но махнул рукой, всех отпустил, сел на стул, взялся за голову: "Блин, что будет!"
А была - баня! Тут наши саперы давно подсуетились, для нужд своих, а также
общественных (т.е. начальственных) соорудили очень даже приличную баню, с парилкой и
бассейном, выложенным мрамором! Причем мрамор был нагло экспроприирован из дома
богатого "духа", разваленного артиллерией. Был ли он точно "духом"? Хрен его знает, там
все были "духами" (или стали благодаря нам). Но мрамор был только у него, стало быть, и не
фиг сомневаться!
Но всему есть предел, даже силе начальства. После третьего захода в парилку, с
водкой в промежутках, комбригу вдруг стало нехорошо, т.е., в переводе на японский, "кому-
то почему-то херовато".
Начпо и главный банщик, прапорщик Сечко, медленно и аккуратно проводили
командира в бункер, под вентилятор, где и передали его заботам секретарши (она же ППЖ, т.е. походно-полевая жена) Нинули. Была Нинуля красива, в расцвете, что называется, и
очень неглупа. При этом искренне любила Карпа. Посему немедленно вызвала дежурного
врача из медроты. Повезло комбригу: будь там настоящая жена, получил бы он чем-нибудь
серьѐзным по голове, и вызван был бы катафалк...
Дежурный доктор, лейтенант Ершов, по кличке "Ершик", находился в данный момент
в трезвом состоянии. Или почти в трезвом. И не потому, что не пил. Серега Ершов был
одним из особо везучих "двухгодичников", т.е. гражданских, после института призванных на
два года в армию и попавших в Афган. Здоровенный детинушка, мастер спорта по
десятиборью, под два метра ростом, широченные плечи, кулаки с голову пионера, 47-ой
размер ноги — и всѐ это такое балдѐжное, блондинисто-голубоглазое, наивное! Это и есть
лейтенант медицинской службы Ершов. Плюс неожиданно тонкий, почти детский голосок, да ещѐ и с заиканием. Вот этот-то голосок и был причиной получения ласково-
уменьшительной клички "Ершик".
Серѐга мог выпить литр - и ни в одном глазу! Как-то раз он рассказывал, как он и его
друзья из сборной Украины по лѐгкой атлетике помогали родному колхозу, а заодно чего-то
там праздновали. Звучало это так: "Взяли ва-ва-ва-семнадцать бутылок водки н-на пять
человек, п-п-ол буханки хлеба и б-б-банку килек. И, ты н-не поверишь, - н-н-е хватило водки, чтобы всѐ это сьесть!" Сначала посмеялись, потом, побывав с ним в одной компании разок-
другой, поверили безоговорочно.
Нет, Серѐга был почти трезв, ибо водки было мало, аптека закрыта, с утра друзья
забежали, поздравились слегка и разбежались по компаниям, оставив Серегу дежурить до 7-и
вечера. Делать было нечего, посему Ершов играл сам с собой в нарды.
Звонок Нинули не застал Серѐгу врасплох, он быстро взял дежурную санитарную сумку и
бегом, смешно вскидывая свои длинные ноги-ходули, поскакал к комбригу, благо медрота от
бункера стояла недалеко.
- Товарищ полковник! Лейтенант Ершов п-п-п...
- Хорош, доктор, садись, а то, пока ты доложишь о прибытии, мне писец будет! Что-
то вот сердце прихватило, давит, блин, да ещѐ и левая рука онемела. И дыхалка, блин, знаешь, такое ощущение, что ты высоко в горах, как на Саланге, блин! Вроде полный вдох
делаешь, а кислорода мало. Никогда такого раньше не было!
- Так, товарищ полковник, вот эту м-маленькую таблетку - п-под язык, п-пять-семь м-
минут ждем, если не поможет, возьмѐм вторую. Думаю, это - стенокардия. Так всегда в м-
медицине: раньше н-не было, а теперь - есть!
- Вот, б...! - Карп выругался, взял таблетку, прилег и затих. Минут 10 в бункере стояла
тишина, после чего комбриг осторожно встал. Подвигал левой рукой, прислушался к себе.
Организм вел себя спокойно — ни одышки, ни боли, ни онемения - как и не было ничего!
- Ну, доктор, ну, молодец! Так, Ёршик, садись, отметим это дело!
