У графини никогда не было близких друзей. Она довольствовалась своим умом и всегда действовала в одиночку. Если нужна была помощь – брала подручных, так сказать каменщиков, которые какое-то время таскали и клали кирпичи, даже не зная, что строят.
Был в ее жизни не то чтоб друг, скорей наставник – господин Лекок. Этот наставник стал ей помехой – и погиб.
Мы познакомились с графиней, когда она была еще совсем молода и не могла сама ворочать делами. Но уже тогда в ней видны были отчаянное честолюбие и необыкновенная дерзость.
При следующей встрече мы застали ее могущественной, вознесшейся благодаря своей безудержной решимости.
Сила ее коренилась в холодной, необузданной и, пожалуй, слепой самоуверенности. Порой оно даже полезно: не видя преграды, идешь напролом.
Старшие моряки любят повторять: знай мы обо всех подводных рифах, ни за что не вышли бы в море. Ученые, составляющие карты донного рельефа, считают иначе; ведь старые моряки в институтах не обучались. Суда часто разбиваются, налетая на хорошо известные скалы…
Графиня давно научилась лавировать между подводными рифами.
В какие бы плавания ни пускалась эта прекрасная великосветская пиратка, можно было заранее сказать: она ни за что не пойдет широким и простым путем, проложенным гидрографами. Она верила в свою счастливую звезду, которая ни разу не подвела ее, а главное – полагалась на свои испытанные способности, не отягощенные предрассудками и никому не подотчетные. В конечном счете именно это и приносит немыслимые победы.
Итак, мы у входа в усадьбу де Клар. На дворе вечер вторника 3 января 1843 года. Примерно в этот час бывшие служащие конторы Дебана во главе с Комейролем покидали гостиную Добряка Жафрэ, намереваясь переодеться дома в маскарадные костюмы. Все немного волновались, не зная, чего может от них потребовать Маргарита, на что решится.
Тем временем в доме де Клар шли последние приготовления к празднеству, которое обещало быть великолепным.
Крыльцо, превращенное в кущи диковинных растений, усыпанных благоухающими цветами, было ярко освещено; свет заливал и парадную лестницу, и превращенные в джунгли передние залы.
По великолепно убранным гостиным, галереям и прочим залам, отданным под увеселения, ходили лакеи, зажигая люстры и лампы.
В убранство вкладывали всю душу – и это было поистине прекрасное зрелище. Толпы людей слонялись без дела. Распорядители, командовавшие этими полчищами буфетчиков, официантов и прочей прислуги, силились внести хоть какой-то порядок в их хождения, но неразбериха воцарялась снова.
И в этой суматохе из уст в уста шепотом разносилась короткая весть. По правде сказать, новость мало кого трогала, но уж больно она не вязалась с приготовлениями к пышному празднику: речь шла о трауре. Люди говорили: «Граф при смерти!»
Граф дю Бреу де Клар, хозяин дома!
Граф и впрямь был очень болен…
…Но, похоже, не настолько, чтобы в последнюю минуту отменять бал.
Что же стряслось с графом, которого здесь никто толком не знал? Он жил затворником, всем в доме заправляла графиня. Недуг был давний, граф всегда ходил бледный и печальный.
Есть люди, которым всегда все известно. Прихожие – своего рода салоны. И служители роскоши хотя и не обитают в прихожих, но крутятся поблизости, подбирая отголоски тайн высшего света.
Какой удивительный вестник светской жизни можно было бы выпускать, имея таких корреспондентов!
В прихожей судачили не о болезни графа, а о ревности и о виконте Аннибале. Граф любил жену до страсти, она и сейчас того стоила, хотя, по сведениям, первое причастие приняла еще в царствование Людовика XVIII. А как умела одеться!
В прихожей толковали и о «деловых людях», являвшихся дважды в неделю к чаю. И приходили к тому же, что и мы: из аристократов редко выходят удачливые дельцы.
Рассказывали о кой-каких сценах, подсмотренных сквозь замочную скважину. Иной раз было слышно, как граф повышал голос, что делалось страшно. Такой мог в гневе разбить окно или голову, но эти вспышки были редки и быстро проходили.
Словом, граф страдал и был очень болен.
Вот так.
В час, когда заканчивались приготовления к празднику, граф находился в своей спальне, которая располагалась прямо над бильярдной, превращенной в райские кущи. Охваченный лихорадкой, он лежал в постели. Днем его навестили три самых именитых врача, но вышли от него с неутешительными вестями. Должно быть, больному не суждено увидеть сверкающего великолепия этого празднества.
