Подруги поднялись и опять расцеловались, проникшись, сами не ведая почему, еще большей любовью друг к другу.
Прежде чем разбудить монахиню и уехать, Нита шепнула:
– Вот бы сейчас хоть несколько цветков, оставить отцу букет.
Они разом вздрогнули: молодой человек стоял рядом, держа в руке цветы.
– Возьмите, – сказал он мягким, берущим за сердце голосом, – это цветы моей матери.
Приняла их почему-то Роза, даже о том не задумавшись, но «спасибо» сказала Нита.
Ролан тотчас удалился; девушки остались одни и не обменялись более ни словом.
Букет положили на могилу бережно, только упал один голубой цветок колокольчика, и Роза припрятала его.
Девушки разбудили монахиню и пошли.
Вот и все. А что, собственно, еще нужно?
На семейном празднике Роза много смеялась и сама дивилась своей веселости, но, вернувшись в пансион, расплакалась, сердясь на эти беспричинные слезы.
Нита же, напротив, весь день была грустна и страдала от одиночества.
Они часто говорили меж собой о красивом молодом человеке: Роза сухо, Нита менее сдержано. Ниту все тревожила смутная мысль, что она где-то раньше его встречала.
У Розы была ладанка с кое-какими дорогими реликвиями. В ней и засох колокольчик.
Живя в монастыре, принцесса четырежды получала позволение навестить могилу отца, и Роза всякий раз ходила с нею. Цветник вокруг маленького надгробья был всегда свеж, за ним явно ухаживали каждый день, но красивого молодого человека они так больше и не встретили.
Однако его дар был возмещен сторицей. Каждая девушка трижды клала букет на беломраморную плиту.
Как-то вечером на пасхальной седмице (за полгода до этого она вышла из монастыря) набожная Роза де Мальвуа, искавшая в молитвах утоления ей одной известных горестей, вдруг столкнулась нос к носу с Роланом у выхода из Салю де Сен-Сюльпис.
Он стоял у чаши со святой водой. Роза остолбенела и забыла перекреститься. По правде сказать, она ждала от него каких-то слов, начисто позабыв, что он человек посторонний и ему едва ли позволительно заговорить с нею.
И слово готово было сорваться с уст Ролана. Но он промолчал; лишь безмолвная мольба проскользнула в его очах.
Мольба – о чем? Сколько раз, в часы уединенного раздумья, всплывал этот вопрос, ни разу не найдя разрешения.
И вот получен ответ, красноречивый и ясный. Сомнениям пришел конец. Об этом говорила картина, ласкаемая бледным лучом солнца.
Картина внушала Розе: «Ты любима, он тебя любит; твой образ – кумир, ему поклоняются. Тебя избрали добрым божеством этого жилища!»
Она вновь поднялась по ступеням павильона – уже явно не для того, чтобы развеять сомнения. Счастье захлестнуло ее. Усомниться мог бы лишь слепой.
Но любопытство девушек ненасытно; прикрытая занавесью часть картины притягивала ее как волшебный магнит. Роза хотела посмотреть, увидеть все, а потом задернуть занавес, ибо вот-вот подойдут остальные, ведь ей казалось, что она вправе скрыть этот секрет, ставший теперь ее достоянием.
Она легкими шагами пересекла мастерскую, прекрасная в своей несказанной радости, грациозная, как все любимые женщины. Проходя мимо Ролана, по-прежнему спавшего, она прижала к сердцу драгоценную ладанку и смотрела уже невестой.
Рука ее коснулась занавески, бесшумно скользнувшей вбок и разом открывшей невидимую досель часть картины.
Роза бросила туда взгляд сияющих глаз, но улыбка тут же застыла на губах, она покачнулась и рухнула как подкошенная, шепча:
– Смилуйся надо мной, Боже правый, он любит ее!
Картина, вторую половинку которой только что открыла Роза де Мальвуа, изображала двух девушек. Мы сказали, что Господин Сердце не был великим художником, но он создал настоящий шедевр.
Такие вещи случаются и с теми, кто работает кистью или резцом, и с теми, кто пользуется пером. На долю каждого может выпасть звездный час, когда сердце вдруг вырывается из груди.
Он запечатлел свою встречу с девушками на кладбище Монпарнас.
Ролан излил на полотно свое сердце, мечту своего сердца, всю поэзию своего бытия.
Это было то самое нежное и теплое утро, тот подернутый дымкой небосвод, та пора, когда первые жаркие дни года тянутся в ленивом сладострастии. Отчего вдруг сад мертвых еле слышно запел любовную песнь? Там и впрямь царила меланхолия, но с оттенком какой-то неги. Казалось, на невидимом празднике помолвки души ушедших незримо присутствовали за прозрачной, как благочестивое воспоминание, поволокой облачков.
