— Не понимаю, почему? Ты можешь объяснить?
— Ты все равно не поймешь, — покачала она головой.
Лука уже не сердился. Он подошел к Кьяре и положил ей руки на плечи.
— Ну что ж, иди, раз решила.
Кьяра знала, как мало иногда значат слова, но теперь, когда она почувствовала, что Лука и вправду ее отпускает, ее решимость испарилась, как облачко дыма.
Лука понял, что в ней произошла какая-то перемена. Повинуясь инстинкту, он наклонил голову и прижался губами к ее шее.
От этого прикосновения Кьяра вдруг затихла в ожидании и предвкушении ласки. Где-то в глубине сознания она уловила еле слышное напоминание о том, что она не в силах изменить свою судьбу. И Кьяра поняла, что пропала.
Ее вкус, ее запах ударили Луке в голову, как крепкое вино. Он, наверно, мог бы побороть собственное желание, но как противостоять тому, что она тает в его объятиях, как воск от пламени свечи?
Губы скользнули вверх, в ямку ниже уха. Кьяра вздрогнула, и Лука чуть было не потерял голову.
Кьяра чувствовала, что слабеет. Желание поддаться соблазну боролось в ней со страхом, и она прошептала:
— Остановись.
Она услышала свой голос, но не переставала дрожать от удовольствия, которое испытывала от прикосновения его языка к своей коже. Разве он может верить словам, если тело с такой очевидностью принимает его ласки?
Лука развязал шнурок плаща, и тот упал на пол.
Опустив руки, он обхватил пальцами ее груди, ощутив, как Кьяра подалась вперед, навстречу этой ласке. Одновременно Лука обводил кончиком языка нежную раковину ее уха.
И хотя Кьяра была вся во власти его губ, его языка, его умелых рук, она постаралась собрать остатки сил, чтобы всему этому воспротивиться.
— Пожалуйста, не надо. — Кьяра услышала свой шепот, и он был ей ненавистен, но она знала, что скоро ускользающие остатки разума не смогут вступить единоборство с призывами плоти.
На этот раз ее слова дошли до еще не совсем затуманенного сознания Луки.
— Ты и вправду этого хочешь?
— Да. — Она поняла, что опасность миновала, и ей стало легче.
— Почему? — Лука был скорее удивлен, чем рассержен. — Ведь тебе было приятно, ты просто таяла от удовольствия. Даже сейчас глаза выдают тебя.
— Прошу тебя.
— Нет ничего зазорного в том, что происходит между мужчиной и женщиной. Особенно если они оба этого хотят. — Он провел большим пальцем по ее губам. — Не отрицай!
— Я и не отрицаю. Но прошу тебя остановиться.
— Не понимаю.
— Если я поддамся твоему соблазну, то предам себя.
— Моему соблазну? Да твое тело так же стремится к соблазну, как мое. — Опустив руки, он прижал к себе ее бедра так крепко, что его твердая плоть оказалась прижатой к ее животу.
А потом он ее отпустил. Испугался, что еще минута, и он уже не сможет справиться с собой.
— Никогда в жизни я столько не разговаривал с женщиной, — полунасмешливо-полураздраженно признался он.
Оказавшись в безопасности — хотя, может быть, только на время, — Кьяра позволила себе улыбнуться.
— И полагаю, тебе еще никогда не было так скучно.
— Не старайся меня утешить. Если собралась уходить, иди, да поскорее!
Кьяра нагнулась, чтобы поднять плащ. Завязывая шнурок, она взглянула на Луку. Она не вызывала видение — оно явилось непрошеным: Лука снова предстал в ореоле света, а в его душе она увидела сложное переплетение чувств и желаний, созвучных ее собственным.
— Останься. Ты мне нужна.
Кьяра ясно слышала эти слова, хотя видела, что губы Луки не шевелились.
Она прижала к груди руки под плащом и хотела закрыть глаза, но не смогла, и все смотрела на Луку, на того, кто когда-то был для нее воплощением ненависти, зла, опасности, страха.
Да, ненависть и зло пропали, призналась она. Но оставались опасность и страх. Но то, что ей было от него нужно и что он мог ей дать, перекрывало и опасность, и страх.
Лука точно уловил, в какой момент она решила остаться. Яркая голубизна ее глаз потемнела, как море на заходе солнца. Что-то, не имевшее ничего общего с желанием, минуту назад сжигавшим его тело, и чему он не мог найти названия, шевельнулось в его душе.
— Что еще я должен обещать?
— Только если ты сам этого хочешь. И готов выполнить свои обещания.
