В одно мгновение беспокойство сменилось яростью. Она забушевала словно вырвавшееся из-под контроля пламя. Он с трудом подавил в себе желание закричать и вопреки своему обещанию снова запереть дверь. Набрав в легкие побольше воздуха, заставил себя расслабиться и разжать кулаки.
Успокоившись, он подошел к столу и спросил:
— Ты куда-то собралась?
От неожиданности Кьяра вздрогнула и выронила гусиное перо.
Не отступавшее от нее видение внезапно исчезло. Однако ничего не изменилось. Перед ней было все то же лицо.
— Я спросил, куда ты собралась.
Лицо Луки было сердитом, губы сжаты. Но она видела не гнев, а лишь боль и усталость. Она поймала себя на мысли, что ей хочется разгладить морщинки на его лице, стереть боль, притаившуюся в глазах.
— Ухожу.
— Я надеялся, что ты не уйдешь, не предупредив меня.
— Я не давала такого обещания, — спокойно, но с некоторым вызовом ответила она.
— Черт бы тебя побрал! — взорвался он. Его снова обуял гнев, но сейчас к нему примешалось новое чувство — боль. — Что же изменилось?
Кьяра видела, как он страдает, и ее захлестнула волна нежности.
— Я поняла, что ты прав.
— О чем ты? — Его глаза округлились от недоумения.
— Прошлой ночью ты сказал, что будет разумнее, если я покину этот дом.
— Как ты можешь так говорить! — крикнул он и, не давая ей опомниться, схватил ее. — Как ты можешь рассуждать так спокойно, будто мы разыгрываем какое-то театральное представление?
Кьяра окаменела.
— Отвечай! — потребовал он.
— Но ведь это правда. Будет лучше, если я уйду.
— Лучше для кого?
— Для меня, во всяком случае. А может, и для тебя.
— Премного благодарен за заботу. — Его губы исказила насмешливая улыбка. — Однако предупреждаю: я не позволю делать из себя посмешище.
— Я и не собиралась. Я доставляю тебе одни неприятности. Твой старший брат Алвизе хочет, чтобы я ушла. Я нарушила твои планы, посеяв в твоей голове сомнения, которые, может статься, нанесут тебе даже больший вред, чем опасность, которую я ясно вижу. Если ты поразмыслишь, то поймешь, что мне лучше уйти.
— Нет! — крикнул он. Все эти причины смешны. В его силах удерживать ее столько, сколько он захочет. — Я тебя не отпущу.
Почувствовав его решимость, Кьяра испугалась.
— Ты обещал, — напомнила она.
— Это была минутная слабость.
— Все равно это было обещание, — не сдавалась она, положив руку ему на сердце.
Это движение смягчило Луку. Если бы она попыталась оттолкнуть его, он снова бы ее запер. А если бы стала вырываться, он, возможно, овладел бы ею. Но ее нежное прикосновение и тихий голос нанесли ему сокрушительное поражение.
— Ты права. Ну вот, я опять оставил отметины у тебя на плечах, — вздохнул он, разжимая пальцы. — Не уходи, Кьяра. Ты мне нужна.
— Не говори так.
— Почему? Ведь это правда.
— Нет. Может быть, ты и хочешь меня, но я тебе не нужна. — Она старалась убедить в этом себя, а не его.
— Откуда тебе знать? Употреби свой дар, Кьяра, загляни мне в душу. Если ты посмеешь это сделать, то увидишь истину.
— Не в этом дело, Лука.
— А в чем же? Может, в твоих желаниях? — Что-то промелькнуло в ее взгляде и заставило Луку насторожиться. — Так чего ты хочешь, Кьяра?
— Сейчас мы говорим не о моих желаниях.
— А вчера?
— То, что было вчера, прошло.
— Разве? Скажи, глядя мне прямо в глаза, что ничего не чувствуешь!
— Мои чувства здесь ни при чем. Сдержи свое обещание и позволь мне уйти. — Помолчав, она спросила: — Или ты сделал опрометчивое заявление, решив, что я умираю и тебе не придется выполнять обещание?
Он мог бы запереть ее. Но сознавал, что Кьяра никогда его за это не простит. Да и он сам себя тоже.
— Нет. Я действительно собирался отпустить тебя.
Лука не видел ее лица, но услышал, как она вздохнула с облегчением, и этот вздох ранил его сильнее, чем удар кинжала.
— Скажи хотя бы, почему ты уходишь.
— Потому что, если останусь… — Она прикусила губу. Что ему сказать? Что, если останется, вручит ему себя? Не только тело, но и сердце и тем себя погубит?
Внезапно она почувствовала, что страшно устала бороться и с ним, и с собой. Ведь он и так почти завладел ее сердцем, притом помимо ее воли.
— Если я останусь, — снова начала она, — это не принесет счастья ни мне, ни тебе. — Столько печали и усталости было в ее словах, что Лука смягчился.
