У Миро были друзья, был целый табор, но не было ни одного по-настоящему родного человека. Разве только Торнадо. И вот теперь не осталось уже и его.
Теперь никогда уже ни скакать на нем, летя по полю и сливаясь с конем в одно, единое тело, как будто бы это ты сам перебираешь всеми четырьмя копытами — и ветер, ветер в лицо…
А теперь — одиночество. Может быть, навсегда, на всю жизнь. Невеста, которую он любил, так и не стала его женой. Он один в этом городе, в этом мире, в этой Вселенной — один! А его Торнадо теперь уже совсем в другом мире. В том загадочном мире, куда попадают после смерти цыганские лошади.
* * *
Кармелита тихо стояла в углу конюшни, пока ветеринар обрабатывал помещение, а Халадо с Грушей помогали все убрать.
Зашел Баро. Сашка тут же доложился хозяину:
— Торнадо унесли. Ветеринар сказал, что уже вечером в эту конюшню можно заводить остальных лошадей.
— Вот вечером и загонишь. А пока иди! — Но, увидев, что конюх готов обидеться, добавил: — Спасибо тебе, Сашка. Мне просто с Кармелитой поговорить надо.
Сашка вышел, а Баро подошел к дочери.
— Это из-за меня Торнадо умер, — сказала тихо Кармелита.
— Не говори так, дочка.
— Я должна была его выходить. Но, вместо того, чтобы поправиться, он умер.
— Ты сделала все, что могла, — ты же не отходила от него ни на минуту. И потом, Кармелита, за тобой за самой сейчас нужно поухаживать. Перебирайся в дом, отдохни.
— Нет, папа, не надо. Я останусь на конюшне, если ты позволишь.
Баро вздохнул.
— Ты все дальше и дальше от меня, Кармелита.
— Просто я повзрослела.
— А мне кажется, что дело не только в этом… Ты перестала считать меня своим отцом — вот и держишься на расстоянии.
— Нет-нет, папа, я прошу тебя — не надо так говорить. — И Кармелита даже прикрыла рукой рот отца.
Баро взял ее ладонь в свои и прижал к щеке. Но что-то бросилось ему в глаза. Он еще раз посмотрел на руку дочери и заметил кольцо, очень красивое.
— У тебя новое кольцо, дочка?
— Да, Астахов подарил. Из Лондона привез, специально для меня.
Баро замолчал.
— Ты считаешь, что я не должна была принимать такой дорогой подарок? — прямо спросила Кармелита.
— Нет, ну почему же. Ведь Астахов — твой отец… — Непросто, ох, как непросто дались Баро эти слова.
Подошла Груша, заканчивавшая уборку. В руках у нее была чашка с молоком, которое Кармелита налила себе еще утром, да так и не выпила.
— Тут вот молочко — хочешь? — спросила она девушку.
Кармелита машинально протянула руку к чашке.
— Ой, солнышко, — всполошилась Груша, — давай я тебе свеженькое принесу! Это ж давно стоит…
Остаток из чашки Груша вылила. Это было последнее отравленное молоко.
— Что сейчас думаешь делать? — спросил Баро дочку.
— Хочу лошадей к озеру на водопой сводить.
— Кармелита, а давай вместе — на водопой, а? Как в старые добрые времена…
— Давай! — Девушке эта идея и в самом деле очень понравилась.
— Ты прости меня, что я начал этот разговор. Просто больше всего в жизни я боюсь потерять тебя как дочь.
— Папа, этого никогда не случится. Никогда! Ты был моим отцом, ты им и останешься.
И через двадцать минут отец и дочь стояли среди лошадей на берегу озера и, как в далеком уже Кармелитином детстве, ловили радугу среди брызг, которые поднимали, заходя в воду и отфыркиваясь, лошади.
* * *
Солодовников был доволен проведенным разговором. Прежде всего, с профессиональной точки зрения ниточек оказалось немало. Кто знает, может, потом благодаря этим ниточкам множеством людей можно будет руководить, как марионетками.
И об Астахове выяснились интересные подробности — и о личности, и о финансовых делах, и о семье. Информация о первом бизнесмене была как раз тем недостающим звеном в общей картине денежных потоков в Управске и вокруг него, которого не хватало Солодовникову. Теперь же эта картина стала полной.
Следователь хорошо помнил изречение: «Кто владеет информацией, тот владеет миром». И хотя завладеть миром он не собирался, грамотно распоряжаться информацией жизнь его научила.
Антон по просьбе Солодовникова участия в разговоре не принимал. На все вопросы старший Астахов ответил ему лично.
О сегодняшнем приходе Миро и Сони поговорили особенно детально.
