— Не знаю. Звонили из больницы, что-то с Земфирой.
— Что?
— Не знаю, дочь. Я поехал туда.
— Пап, ты как что-нибудь узнаешь, позвони мне, ладно? — прокричала дочь вслед отцу.
* * *
Тамара встретила Баро у ворот больницы. На ней был белый халат, докторская шапочка и марлевая повязка на лице. Открытыми оставались только глаза, так что узнать ее не смог бы никто. В довершение ко всему в больнице был карантин, Баро внутрь все равно бы не пустили. Так что Тамаре оставалось только дать немного денег дежурившей санитарке, чтобы она пропустила за ворота Земфиру.
— Вы — господин Зарецкий? — спросила Баро «гинеколог Виктория Стенина», хотя Тамара Астахова, конечно же, прекрасно знала его в лицо.
— Да.
— Это я вам звонила по поводу вашей жены.
— Что с ней?!
— Вы только не волнуйтесь, она сейчас выйдет.
Баро хоть чуть-чуть успокоился: сейчас выйдет — значит, ходит, не лежит…
— Я хотела бы поговорить с вами до того, как вы с ней увидитесь, — продолжала тем временем Тамара.
— Слушаю вас.
— Я прошу вас быть с ней как можно деликатней, она очень переживает…
— Да объясните вы мне наконец, что произошло?!
— У нее выкидыш. — Тамаре не составило труда сказать это сухим бесстрастным голосом врача, для которого это просто работа.
— Что?! — А вот Баро до спокойствия было далеко. — Как это случилось?
— Ее привезла к нам «скорая». Она потеряла сознание прямо на улице.
— И… Неужели ничего нельзя было сделать?
— Поверьте, господин Зарецкий, мы сделали все, что могли… Она испытала сильный стресс.
— А как она себя чувствует?
— С ней все нормально, вы можете забрать ее домой. Она сейчас придет.
— А какое нужно лечение?
— Единственное, что ей сейчас нужно — это ваша поддержка и забота.
— Да-да, я понимаю вас. Спасибо!
Из ворот показалась Земфира. Баро бросился к ней — она виновато опустила глаза.
— Рамир, прости меня, я не уберегла нашего ребенка… — и зарыдала.
Баро обнял ее и погладил по голове:
— Ничего. Ничего, милая, все будет хорошо…
Тамара ушла, довольная собой. В конце концов, взятое с Земфиры ожерелье она отработала честно.
А Зарецкие поехали домой. Дорогой молчали. Оба не знали, что сказать. Баро старался не тревожить жену лишними расспросами, не травить ей душу. А Земфире было стыдно, нестерпимо стыдно за весь этот фарс, за обман самого близкого человека.
Потом, уже дома, они сидели в своей спальне и разговаривали.
— Значит, не судьба ему была родиться, — угрюмо говорил Зарецкий.
— Нет, это я виновата! — говорила Земфира, потому что надо же было ей что-то отвечать.
— Я даже думать тебе так запрещаю! Тут ни в чем нет твоей вины — я говорил с врачом!
Земфира закрыла глаза от стыда. Она не могла смотреть в глаза Рамиру.
— Тебе плохо? — по-своему истолковал это Баро.
— Я очень устала…
— Тебе нужно отдохнуть.
Он уложил жену в постель и вышел из комнаты.
* * *
Миро сидел возле лежавшего на полу конюшни мертвого Торнадо. Сашка и Кармелита шептались поодаль.
— Как же так, как же так? — тихо причитала девушка.
— Ничего не понимаю, — бормотал Сашка. — Ему ведь уже стало намного лучше. Почему вдруг обострение?
— Не знаю.
— А что он ел?
— Молока выпил.
И опять молчание.
Сашка тихо подошел поближе к мертвому коню и его хозяину:
— Миро, может, надо вскрытие сделать? — подождал хоть какого-то ответа, но, не получив его, продолжил: — Ну надо же узнать, от чего он умер.
Но Миро, по-прежнему не говоря ни слова, встал и направился к выходу.
— Ну не хочешь делать вскрытие, не надо, — говорил Сашка уже ему вдогонку. — Но все равно надо вызвать ветеринара. Надо все тут обработать, здесь ведь и другие лошади.
— Миро! — попыталась было окликнуть его и Кармелита, но молодой цыган уже вышел из конюшни.
— Ладно, иди, — сказал Сашка уже в пустоту, — мы сами разберемся. Эх, надо Халадо позвать. Да и Грушу тоже — прибрать здесь все.
* * *
Выйдя в расстроенных чувствах из ресторана, Астахов поехал домой. Но то, что ждало его дома…
Со всех стен вместо лучших шедевров его коллекции, вместо старых любимых картин и, особенно, вместо новых, только-только привезенных из Лондона, наконец, вместо Дюрера на него отовсюду смотрели пустые рамы. Астахов так и осел на диван. Потом вскочил, заметался по дому… А потом — что?
