— Это не имеет ни малейшего отношения к делу Миро. Просто я считаю, что должен ему помочь. Это благородная цель и мне не жалко на это ни времени, ни денег.
— Конечно, на кого угодно тебе не жалко времени. И только на меня тебе его катастрофически не хватает.
— Ты считаешь, что мы мало времени проводим вместе?
— Что? Коля, а неужели ты так не считаешь? Ты постоянно занимаешься делами других, и абсолютно перестал обращать внимание на меня! Ты даже не спрашиваешь моего мнения, не знаешь, что я делаю, чем живу!
— Олеся, это не совсем так, я думаю о тебе. Но, наверное, ты тоже в чем-то права. Знаешь, давай не будем этот вечер, который мы проводим вместе, превращать в скандал.
— Такой чудесный вечер, а я, конечно, только глупости говорю, — попробовала сыронизировать Олеся.
— Да, глупости! И не понимаешь этого.
— Зато я хорошо понимаю тебя — ты просто хочешь, чтоб я молчала!
— Все! Я не могу продолжать разговор в таком тоне. Прошу прощения. — Астахов встал и, оставив деньги официанту, вышел из ресторана.
* * *
Пока хозяева выясняли отношения в ресторане, в астаховском доме орудовали незваные гости.
— Не хило живут, — говорил Леха, пока они шли по дому. — Надо бы здесь пошуровать, может, кроме картинок, еще чего-нибудь подцепим.
— Леха, не увлекайся! Нам нужны только картины… А вот, кажется, и они, — говорил Рука, входя в гостиную.
Он достал из кармана распечатки изображений картин и стал сличать их с висящими по стенам, выбирая нужные. Определив полотно, Рука показывал на него Лехе — и тот уже вырезал картину из рамы, а Рука тем временем осматривал и сверял следующие.
Бандиты брали и некоторые из старых картин, но в основном новые, привезенные Астаховым из Лондона. И, разумеется, взяли Дюрера. Тот, кто послал их сюда и снабдил распечатками копий, безусловно, знал толк и в живописи, и в ее продаже.
— Эй, Леха, вырезай поосторожней! Попортим картины — заказчику это не понравится! Товар мы ему должны доставить в хорошем состоянии.
— Да ладно, он за них небось такие бабки получит — ого-го-го!
— Еще бы — это же подлинники Дюрера.
— Кого?
Рука поднес распечатки поближе к глазам и прочел:
— «Альбрехт Дюрер — немецкий живописец, один из величайших мастеров западно-европейского искусства конца XV — начала XVI века.»
Леха ничего не понял, ухмыльнулся и стал сворачивать вырезанные из рам холсты трубочкой. Рука засовывал их в длинные тубусы.
— Ну вроде все, сматываемся, — сказал Рука, когда все заказанное было уже срезано и упаковано.
— Погоди-ка, погоди. Есть у меня одна мыслишка… — И Леха подошел к картине, изображавшей трех женщин на набережной. — Что это мы все на чужих горбатимся? Давай и на себя немножко поработаем!
— Знаешь что, давай без самодеятельности.
— А чего? Попробуем одну картину сами продать. Вот этих баб — смотри, какие!
— Леха, мы работаем на заказчика. Берем только то, что намечено! Зря он, что ли, нас на другом конце страны нашел и бабок столько отвалил, чтоб мы в Управск опять приехали, где нас и менты посадить хотят, и цыгане на куски порвать, и Удав пристрелить!
— Ну нас он потому и нашел, и нанял, что мы — местные, управские. А весь его заказ мы уже выполнили, все картинки взяли. Так что эту просто для себя возьмем. Наверняка эти бабы хороших бабок стоят. Не боись, разберемся! — И он стал вырезать картину из рамы.
— Кармелита, ты б, может, вышла бы в город, съездила бы в табор, развеялась, — говорил Баро. — А то все на конюшне и на конюшне.
— Да не хочу я никуда. И за Торнадо нужно присматривать.
— Ну не знаю, не знаю. Лошади — это, конечно, хорошо. Лошади и лечат, и душу чище делают…
Зазвонил мобильник, Баро ответил:
— Алло.
— Господин Зарецкий?
— Да.
— Я — врач отделения гинекологии Управской городской больницы Виктория Стенина. — Голос Тамары практически невозможно было узнать. — У нас находится ваша жена Земфира Зарецкая.
— Что с ней? Что случилось?!
— Это не телефонный разговор, не могли бы вы приехать?
— Да, конечно!
— Приезжайте прямо сейчас, я вас встречу.
— Да-да, я буду через десять минут!
— Папа, что случилось? — спросила обеспокоенная Кармелита.
