, его атаковала шайка людей, вооруженных мечами и дубинами. Поскольку наблюдавшая толпа в страхе рассеялась, то не много нашлось свидетелей тому, что произошло потом. Они качали головами, говоря, что Льву далеко до Адриана.
В письмах от его врагов утверждалось, что он виновен в аморальном поведении и лжесвидетельстве. Но похоже, его главным преступлением было противостояние влиятельной клике, жаждавшей власти над Римом.
Шарлемань выслушал Льва III, и, поскольку он умел хранить чужие секреты, его верные вассалы не могли знать, что у короля на уме. Конечно, он уважал папу римского как наместника Бога на земле. Это следовало хотя бы из того, что Шарлемань попросил папу римского освятить алтарь новой церкви. Тем не менее король объявил, что Лев III должен вернуться в Рим под охраной и ответить на предъявленные обвинения. Шарлемань последует за ним, чтобы выступить третейским судьей на слушании дела.
Поэтому вполне могло случиться так, что Лев III в нерешительности отправится в путь, сопровождаемый франкскими копейщиками. Это будет тяжким испытанием для него – встретиться лицом к лицу со своими врагами окровавленным и полуослепшим в родном городе после побега от них.
Как и прежде, его сопровождал Арно, но Алкуин был слишком слаб, чтобы ехать в Саксонию, а гот Теодульф по-прежнему находился на переднем крае борьбы в Испании, где корабли франков вновь осадили остров Мальорку, а ключи от Уэски королю отослал Гильом.
Однако в своем добровольном заключении в Туре Алкуин продолжал оставаться информированным о происходящих событиях через епископа Арно. Только его преданность Шарлеманю пересиливала верность святому Петру. Алкуин, сидя над книгами, много размышлял, и ему казалось ясным, что воля Творца привела раненого папу к великодушному Шарлеманю. Алкуин не мог быть беспристрастным судьей в этом деле. Он гневался на «сынов раскола» в Риме, где «с давних пор наша вера ярким светом освещала путь вперед. Люди, ослепленные в своем сердце, ослепили собственного пастыря!».
Он сразу же одобрил решение короля по поводу кризиса в Риме. Потом его мысли вновь вернулись к Шарлеманю. Кто еще мог исправить плачевное состояние христианского мира и вернуть Риму старый свет истины? Эту мысль он высказал в своем замечательном письме к Шарлеманю:
«До сих пор в мире были только три величайшие личности. Во-первых, его апостольское преосвященство, наместник Христа, который правит троном святого Петра, первого среди апостолов. И о том, что случилось с этим правителем, ты только сейчас учтиво информировал меня. Во-вторых, имперский титул и светская власть во втором Риме (Константинополе). И о том, как нечестиво его правителя сверг собственный народ, рассказывают везде! В-третьих, этот королевский титул, которым наградило тебя Божье провидение и сделало владыкой христиан – тебя, по могуществу и власти превосходящего всех вышеупомянутых сановников. Ты мудрее их и прославил свое царствование. Разве ты не видишь, что от тебя одного зависит судьба храмов Христа? На тебе лежит обязанность наказывать преступление, охранять путников, утешать скорбящих, творить добро».
Своей искренней проповедью и вкрадчивыми повторами этот неофициальный министр Франкского государства призвал своего государя и друга править христианским Западом в качестве императора. Но он не употребил этого слова.
Шарлемань ничем не показал, что потакает подобному рационализму. Он пытался уговорить Алкуина приехать в Саксонию, куда переселяли местных жителей и франков. Алкуина невозможно было убедить перебраться из «убежища мира и спокойствия в место раздора». Тогда король пожелал, чтобы советник сопровождал его в великолепный Рим, оставив «задымленные жилища в Туре, которые так вредны для твоих глаз». Алкуин возразил, что дым в Туре не так вреден для глаз, как кинжалы заговорщиков в Риме.
Однако в одном Шарлеманю невозможно было препятствовать. Он нуждался в учености и знаниях Алкуина, чтобы признать несостоятельным еретическое испанское учение перед церковным собором. Поэтому он решил отправиться в путь, взяв в собой своего простодушного соратника, а также Теодульфа.
