– Ну, ну, барон. Не будем упоминать Всевышнего. Я действительно к тебе с важной вестью, иначе – ты прав – сидел бы в Дюрене и лакал бы рейнское с нашим достойнейшим государем. Благо пост кончился и у него сейчас пирушка за пирушкой.
– И что же это за новость, которую ты так торопился мне доставить, что отправился в путь, не дожидаясь весны?
– Говорят, ты оттягал у прямой наследницы все поместья Двельфа из Ле-Мана? А это большой кусок. Не подавиться бы тебе, – сказал Ганелон, становясь серьезным. – И сейчас я, видит Бог, не шучу.
– Ничего, – ответил барон, – я никогда не страдал несварением желудка, как-нибудь переварю и поместье Двельфа.
– Но при этом ты упрятал его дочку в монастырь, хотя не в ней дело.
– Туда ей и дорога. И почему ты сказал – оттягал? Я более законный наследник, нежели эта пигалица, рожденная вне брака. Герен и Фордуор поддержали мои притязания.
– Но ты прибрал к рукам и Антре, поместье некоего Хруотланда.
– Ну и что? Оно было заложено по долговой Двельфу. Вот я этот долг и переписал на себя.
– Однако на самом деле никакого долга на Антре нет, так как деньги, полученные Хруотландом, ушли на того же Двельфа.
– Ты что-то слишком много знаешь, Ганелон. А это вредно для здоровья.
– Я всегда был очень любознательным, – рассмеялся Ганелон. – Однако придется удовлетворить твое любопытство, а то мне моя голова дорога. Так вот, любезный родственничек, Хруотланд сейчас в Дюрене с жалобой на твои действия.
Ранульф презрительно фыркнул, как бы выказывая этим, что он думает о всех жалобщиках на свете и о Хруотланде в частности.
Ганелон проигнорировал такой своеобразный ответ и продолжил:
– Я приехал дать тебе совет. Дружеский совет.
– Ты – и дружеский совет, – громогласно расхохотался барон. – В таком случае я поступлю прямо наоборот.
– И скоро лишишься не только своего поместья, но и головы. А безголовому ни к чему богатство на этом свете.
– Ты мне угрожаешь? – Лицо вспыльчивого барона мгновенно побагровело.
– Не я, – невозмутимо ответил Ганелон, на которого гнев барона не произвел никакого впечатления, и продолжил: – Отступись, Ранульф, отступись.
– Что, что ты сказал? – взревел барон. Казалось, его вот-вот хватит удар. – Отступиться? Никогда!
– И тем не менее это надо сделать. Надо бросить им кость. Пусть подавятся малым. Хруотланд сейчас в любимчиках у Карла, и сейм может вынести решение по поместьям Двельфа, угодное королю.
– В гробу я видел всех королей, вместе взятых.
– Согласен, барон. Они бы там хорошо смотрелись.
– Да и кто такие Арнульфинги? Чем их род лучше моего или даже твоего, Ганелон?
Ганелон скривился, но предпочел сделать вид, что не обратил внимания на «даже», поклявшись при случае припомнить самолюбивому барону это унижающее словечко.
– Но, дорогой Ранульф, дело даже не в Карле. В конце концов он всего лишь один из… Нет. Против тебя на сейме будет не только Карл, но и Бертрада, и многие франки. И вот почему. Всем известно, что ты и Ашер не отличались особой любовью к покойному Пипину.
– Черт возьми, как это хорошо звучит: Пипин Покойный, – захохотал Ранульф. – Но еще лучше будет звучать – покойные Арнульфинги. Все их семя.
– Согласен. Однако разреши, я продолжу. Так вот, захватив поместья Двельфа, сторонника, между прочим, Арнульфингов, ты оказался в опасном соседстве с бриттами.
– Опять! «Оттягав», «захватив»! Нет, нет и нет. Я получил их по закону, по наследству, – вспылил Ранульф.
– Ну хорошо, хорошо, – успокаивающе произнес Ганелон, – пусть будет по закону. Однако, зная тебя, дорогой барон, думаю, ты уже обдумывал предоставляющиеся возможности от такого соседства.
Ранульф покосился на Ганелона и пробурчал:
– Твоя голова слишком хорошо соображает и явно нуждается в лечении железом.
– Не только моя, барон, но и Бертрады, и старого лиса Эгельхарта, да и до других франков это дойдет. Вот почему, несмотря на поддержку Герена и Фордуора, сейм может пересмотреть их решения.
– Дьявол, об этом я не подумал. Что же делать?
– Бросить им кость, как я уже говорил.
– Это как?
– Верни Хруотланду его Антре, в конце концов, это лишь малая часть захваченного тобой, а владения Двельфа удержи за собой. Ты будешь выглядеть этаким благородным сеньором, которому не чуждо чувство справедливости.
