– У тебя отличный вкус, мой мальчик! – обрадовался Бенони.
– Отдам только одну! – сердито огрызнулся Аль-Мансур.
– Возьми младшую, – шепнул отец сыну.
– Хорошо, отец, как скажешь, – ответил Ицхак и тут только понял, что ему и впрямь страшно нравится маленькая Джума. От одного ее взгляда хотелось выпрыгнуть из телесной оболочки и взмыть в небеса. – Я выбираю самую младшую.
– Но ей еще только десять лет, – фыркнул халиф.
– Но ее уже привели на смотрины, – резонно ответил Бенони.
– Хорошо, по рукам, – смирился Аль-Мансур. – Надеюсь, твой сын не муктасид[60]?
– Что-что? – побледнел Бенони бен-Гаад. Об этом-то препятствии он совсем позабыл.
– Я спрашиваю, твой сын – правоверный мусульманин?
– М-м-м… А разве это входило в условия? – совсем растерялся купец.
– А как же! – воскликнул халиф. – Никто из моих родственников не имеет права жениться или выйти замуж за муктасида. А почему ты смутился? Твой Ицхак, он что – ревностный яхуд[61]?
– О нет, нет, – забормотал Бенони. – Просто он еще не успел как следует обратиться к Аллаху.
– Пусть поспешит, – строго заметил халиф.
– Непременно, непременно! К свадьбе он уже будет самым ревностным поборником Всемилостивого и Милосердного.
– О чем ты говоришь, отец! – вспыхнул тут Ицхак. – Наш Бог, Бог Авраама и Иакова, вывел нас из араканской темницы, спас от неминуемой гибели и возвратил сюда, домой. И я должен предать его?
– Что это он там бормочет на вашем полупонятном наречии? – спросил халиф. – Он что, отказывается от брака с моей племянницей?
– Нет, о светлейший… – едва успел вымолвить Бенони.
– Да, о светлейший, – перебил отца Ицхак, – я не могу жениться на красавице Джуме, потому что поклоняюсь Богу моих предков. Да, я – яхуд, я – муктасид, я – не мусульманин.
– Ну, так и разговор окончен, – с облегчением выдохнул халиф Багдада. – Яхья, эй, Яхья!
Оглох, что ли? Распорядись, чтобы племянниц отвели в их комнаты.
Географ Дикуил собственноручно начертал рисунок, изображающий зверя элефанта, и принес его Карлу. Тот поначалу сильно нахмурился и долго мрачно разглядывал творение Дикуила. Затем лицо короля стало медленно разглаживаться, светлеть и наконец Карл промолвил, разглаживая свои пышные усищи:
– Таков он, значит, мой элефант!.. Ну пускай будет таким. Приказываю изготовить особое знамя с изображением могущественного элефанта в окружении моих анаграмм.
Приказ Карла был выполнен, и вскоре ахенские мастерицы сшили златотканое знамя, в центре которого был изображен зверь, сконструированный Дикуилом. Это был не то бык, но безрогий, не то весьма толстый конь с огромными ушами и длинным обвислым носом, из-под которого торчали родственные кабаньи клыки, только очень длинные. Задние окорока у него были точь-в-точь свиные, зато хвост пышный, как у ухоженного аквитанского скакуна, и в основании хвоста цвела лилия. Под носом у сего чудища располагалась лира. Тем самым Дикуил хотел показать, что элефант способен издавать весьма музыкальные звуки, но если честно, впечатление было таково, будто зверюга всерьез намеревается закусить этой лирою. И, пожалуй, лишь изящные анаграммы Карла несколько сглаживали общую картину, изображенную на знамени.
Элефантово знамя получило статус наравне с другими знаменами и эмблемами Карла и должно было участвовать во всех его походах. Уже на следующий год его увидели непокорные саксы, а когда тем из них, которые попали в плен или добровольно принимали присягу Карлу, втолковывали, что сие и есть их мифический зверь Ифа, иные из них благоговейно трепетали, а другие недоверчиво ежились или фыркали.
Два года подряд Карл только то и делал, что усмирял – впрочем, без особенного кровопролития – саксов. На третий год после появления элефантова знамени Карл решил вновь навести порядок по другую сторону Альп. С наступлением Великого поста он перешел со своим войском через горные перевалы и в Мантуе собрал генеральный сейм, на котором объявил о своем намерении придать особые полномочия своим сыновьям в отношении Италии и Аквитании.
В середине марта Карл оставил Мантую и двинулся в Рим, чтобы там встретить Пасху.
