Со своей стороны Грандье, убежденный в своей невиновности, понял, чем все это может для него закончиться. Он знал, что монахини никогда его не видели, а посему потребовал, чтобы на опознание им представили его и еще трех одинаково с ним одетых священников. Это было логично, ведь обвинение надо было чем-то подтвердить. Однако это его требование отвергли.
И тогда он написал письмо королю. Ниже мы приводим его сокращенный и адаптированный под современную речь вариант:
«Сир!
Самый скромный, самый ревностный и самый несчастный из Ваших подданных, бросается к ногам Вашего Величества, чтобы добиться справедливости. <…>
Преступления, которые инкриминируются мне, есть самое ужасное и самое отвратительное из того, что может придумать человеческий разум. Если я виновен, то во всем Вашем королевстве не найдется пытки достаточно строгой, достаточно жесткой, чтобы наказать меня, но если я невиновен, то мне не будет большего удовлетворения кроме как, если Ваше Величество лично скажет, что не верит в то, в чем его пытаются убедить. <…>
Я попытаюсь изложить Вашему Величеству свои соображения по двум пунктам, максимально ясно для человека, который уже шесть месяцев находится во мраке.
Во-первых, я утверждаю, что у сих дев нет ни одного из признаков, которые, согласно Церкви, свидетельствуют об одержимости, на основании чего я заключаю, что они не одержимы.
Первый признак состоит в том, чтобы говорить на разных языках или, по крайней мере, понимать их. Эти демоны не делают ни того, ни другого. Поначалу они, правда, говорили на латыни, но с такими грубыми ошибками, что самые просвещенные умы сочли, что не избыток знаний был причиной их погибели. Изгоняющие духов решили говорить с ними на нашем языке, потому что на нем они говорили лучше всего, и он был им естественнее. Демоны любят Францию, поскольку хотят говорить по-французски.
Но чтобы извинить молчание этих немых дьяволов, когда им задают вопросы по-гречески или на хорошей чистой латыни, какой не все владеют, они объясняют это тем, что я заключил с ними договор. <…>
Второй признак одержимости – поднимать одержимых в воздух, чего эти дьяволы не делают и не сделают никогда, как бы им ни приказывали.
Не сделают они и третьего, а именно не откроют тайных вещей, недоступных человеческому разумению. Они умеют только строить рожи, падать на землю и делать другие глупости, о которых мне стыдно говорить Вашему Величест– ву. <…>
Впрочем, даже если эти девы и одержимы, то не я тому причина. Вот доказательство: это можно утверждать лишь по свидетельству дьявола, которое я отвергаю как ложное; лживые люди, признанные лжецами, не могут выступать свидетелями. <…>
Изгоняющие духов из Лудена поставили себе задачей вырвать по заказу свидетельство против меня этого заклятого врага рода человеческого; и, что нелепее всего, они часто прибегают при этом к молитвам и ласковым словам, называя его великодушным, ученым и другом. Взамен они обещают освободить его из того места, куда божественное правосудие ввергло его на веки веков.
Но позвольте мне, Сир, открыть Вашему Величеству все их приемы, и Вы тогда узнаете, что они были нехороши и сильно возмутили еретиков из этого города, поскольку дьяволу позволили произносить самые похотливые слова, самые отвратительные кощунства против Бога и Пресвятой Девы. <…>
Я лишь прошу Ваше Величество прислать двух докторов из Сорбонны, чтобы судить об истинности одержимости, и хороших судей, чтобы справедливо изучить мое дело. Если я виновен, прошу лишь о смерти на колесе и самых жестоких муках. Если я невиновен, разумно было бы заявить о моей невиновности. Что бы ни случилось, умру я или останусь жить, я вечно буду Вашим покорным и верным слугой».
Не помогло и это письмо. В результате процесс над Урбеном Грандье начался 8 июля 1634 года. Обвиняемого пытали, а «свидетели» в один голос говорили о его святотатстве, гордыне и непристойном поведении. Никто не осмелился выступить в защиту Грандье.
18 августа, в пять часов утра, суд приговорил его к смерти по обвинению в колдовстве и наведении порчи. Более того, так как Грандье даже под пыткой не сознался в сношениях с дьяволом, его объявили нераскаявшимся грешником и присудили к сожжению на костре.
