- Сэма бы сюда. Он обожает играть в больницу. Мыло и вода. Ну ты и выкинул крендель своим коленом. Начисто содрал.
- Ууф! Помочи пальцы спиртом. Давай, я сам.
- Нет, я. Йодом жечь будет как не знаю что. Надо ножницы для бинта. Ножницы, ножницы. А может, Сэм и прав насчет "Робинзона Крузо", знаешь? Можно себя представить Робинзоном, особенно в дождливый день или где-нибудь в деревне, а Дон Кихотом - фигушки. Подержи пластырь, пока отрежу. А консьержке знаешь что нравится - как у тебя шорты спереди выпирают.
- Воображать себя Робинзоном Крузо - значит, вести себя как Дон Кихот, разве не так? Теперь иди умойся и щеку мазью намажь.
- Ладно, только не шевелись. Стой вот тут, как Калист Дельма на своем памятнике. Я физиономией тоже крендель выписал.
- Мы оба улучшим экологию этой квартиры, если примем душ.
- Когда я тебя раздену. Нагибайся - вот и фуфайка слезла. Живот подтяни - шорты сползают. Задери ногу - один длинный носок, воняет в большом пальце.
Другую ногу. Теперь выверни суспензорий и скатывай вниз.
- А ты уже рылом туда, вынюхиваешь.
- Не насмехайся над умственно отсталым.
- Отсталый! Уолт, да ты же просто гений какой-то. Какой именно - Бог знает. А я тебя раздену?
- Придется ли тебе, в смысле?
- Друзья есть друзья.
- Как-то раз днем мы с Сэмом одевали и раздевали друг друга где-то с час, наверное. Пенни сказала, что в лечебнице для душевнобольных держат более талантливых. Ты раздуваешься и увеличиваешься.
- Когда Кокто(73) был моложе тебя, он впервые в жизни увидел обнаженного мальчика в деревне, на ферме, и моментально грохнулся в обморок.
- Симпатичный наверное мальчишка был, а? Ни братьев тебе, ни раздевалок, ни бассейнов?
- Тогда - нет. Воображаю себе неотесанного парнишку с копной непослушных волос, красные локти и коленки, по-собачьи загребающего в утином пруду. Пример классической паники, встречи с Паном, когда сердце в пятки уходит.
- Когда я впервые увидал тебя, друг Марк, у меня возникло очень смешное и странное ощущение - ревность и презрение к тому же. Сэм сказал, что ты симпатичный, а у нас с Сэмом как бы разум один на двоих, как ты знаешь. У тебя не прическа была, а ужас, глаза - из одних ресниц, и дурацкая ухмылка впридачу.
И на тебе была ночнушка Пенни.
- Ты на свою мать похож - такой же любящий. Руки подыми, снимем заскорузлую фуфайку, всю в траве.
- Сразу грохнулся в обморок. Вероятно до усрачки перепугал деревенского мальчишку. Носки оставь на потом.
- Если уж говорить, у когочто торчит.
- Мы же в душ вместе пойдем, правильно?
- Вот твоя улыбка кокленского курсанта, как Пенни выражается. Не глаза, а щелочки, подбородок выпячен, рот скривился. На менее симпатичном личике это выглядело бы самодовольной ухмылкой. Сэм может тебя в точности изобразить.
Взъерошенные волосы тоже роль играют. На литографии Вийяра(74) на Коклене(75) к тому же рыжеватый парик с каскадами кудрей.
- А от меня бы Кокто в обморок грохнулся?
- Намертво.
- Ты тоже. Воду отрегулируй - пополам горячая и холодная. Мыло масляной тряпкой воняет, политурой, лизолом, парафином. А у тебя пластырь отклеится?
- Написано - водостойкий. Пластырь с волос никогда не сходит. Иначе было бы слишком просто. Сэм взревнует к твоей ободранной щеке.
- Это Сайрил взревнует. Сэм станет Би и будет смотреть в потолок, как Пенни.
37
Марк, придя в себя после сна словно с картины Дельво(76), - сна о знакомых каменных улицах и балканских домах, где он никогда не бывал, о людях нагих и одетых, которых узнавал в изменчивых чертах, приятного сна с красивыми мимолетными образами, сел в постели, потянулся и зевнул. Эйфории сна не удержать, как тумана в мешке не утаить, и тем не менее струйки его не отлипали от души, пока он писал, умывался и ставил воду для кофе. На нем была одна вчерашняя рубашка, незастегнутая.
И кому надо звонить в дверь в такую рань?
Сайрилу.
- Я сказал, что мы выходим в восемь изучать названия деревьев в Венсаннском Лесу.
- Понятно, ответил Марк, названия деревьев. Заходи, пострел. Ты завтракал?
- Я сказал, что мы все позавтракаем в бистро.
