— Во всяком случае, не собираюсь поднимать вопрос о переводе.
— Мда. А вот другие его подняли, вопрос этот… Прошу ознакомиться с приказом вашего министра. — Попов протянул Аджап телеграмму. — Вы переводитесь на работу в Рахмет, а Дурдыев к нам, в Карамет-Нияз.
Аджап прочла телеграмму, на лице ее отразилось недоумение:
— Я ни о чем не просила министра!
— Кто-то сделал это за вас. — Попов улыбнулся: — Не догадываетесь, кто?
Лицо Аджап залилось краской: она-то хорошо знала, чьих рук это дело.
Притворившись, будто он не заметил ее смущения, Попов спокойно сказал:
— Вчера, по рации, со мной соединился Бабалы Артыкович. Вы его знаете?
— 3-знаю…
— Вот он тоже сказал, что знаком с вами. И требовал, во имя исполнения министерского приказа, срочно отправить вас в Рахмет. У меня на участке, говорит; почти одни мужчины, нам нужна женщина-врач, чтобы облагораживать грубые мужские души — ну, и, конечно, исцелять больных.
— Он действительно так сказал?
— Ну… не совсем так. Но, в общем, он убедил меня — хотя я ему и заявил, что мы вовсе не хотим расставаться с таким доктором, как вы. Бабалы Артыкович, видно, сильно рассердился на меня… И напрасно. Я решил пойти ему навстречу. Собирайтесь, Аджап Моммыевна, самолет ждет вас. Ваш коллега, товарищ Дурдыев, согласился работать в Карамет-Ниязе и вот-вот должен прибыть к нам. За вами хотел прилететь сам Бабалы Артыкович, но его неожиданно вызвали в Ашхабад, каяться во всех совершенных и несовершенных грехах перед коллегией министерства. Но в Рахмете есть кому встретить и принять вас. Поверьте, я очень сожалею, что приходится прощаться с вами, но что поделаешь!
Аджап рассмеялась:
— Вы не могли сказать мне все это сразу?
— Только начав разговор — тут же и лишить себя вашего общества? Какой же мужчина пошел бы на это? Вы не смейтесь, мне действительно было приятно поговорить с вами. Я рад, что лучше узнал вас. Что ж, дорогой доктор, собирайтесь в дорогу. Говорю вам не «прощайте», а «до свидания»: мир тесен, стройка тем более, думаю, не раз еще доведется нам встретиться. Передавайте самый мой сердечный привет вашему энергичному знакомому — Бабалы Артыковичу. Будьте счастливы, Аджап Моммыевна.
Попов многозначительно посмотрел на Аджап, и она опять покраснела…
Когда Аджап, собрав свои вещи, села в машину, предоставленную ей Евгением Власовичем, то всю короткую дорогу до аэродрома не отрывалась от окна: прощалась с молодыми деревцами, с домами-новоселами, с жителями новорожденного поселка — карамет-ниязскими строителями. И почему-то ей было немного грустно…
Глава двадцать четвертая
АРТЫК В АШХАБАДЕ
шхабадский вокзал напомнил Артыку Бабалы потревоженный муравейник: люди куда-то бежали, переходили с места на место, толкались, шумели.
На площади та же картина: одни спешили к вокзалу, другие, с чемоданами в руках, метались как угорелые в поисках транспорта.
Артык не предупредил о своем приезде никого из ашхабадских друзей и знакомых: его никто не встречал. Но некоторые из мужчин, попадавшихся на его пути, видимо, узнавали Артыка, почтительно с ним здоровались.
Он остановился на краю тротуара, с интересом оглядываясь вокруг. Тут же к нему подошел молодой джигит в добротном костюме, радушно предложил:
— Яшули*, если вас надо подвезти куда-нибудь, — я к вашим услугам.
Артык, поблагодарив предупредительного незнакомца, вежливо отказался.
Видимо, весь его облик вызывал уважение: еще несколько человек вызвались довезти его до нужного места, даже таксист крикнул из своей машины:
— Яшули, хотите ехать — садитесь!
Артык, тронутый участием посторонних людей, благодарно улыбался и качал головой.
Нужный ему дом находился неподалеку от вокзала, и Артыку хотелось пройти по городу пешком.
Степенно шествуя по тротуару, он с изумлением смотрел по сторонам — словно впервые попал в этот город.
Ашхабад восставал из руин — такой знакомый и вместе с тем обновленный, не похожий на себя… На улицах стало больше двухэтажных и трехэтажных домов. То и дело Артык проходил мимо новостроек. По пустырям ползали скреперы, бульдозеры, подъемные краны тянули вверх свои длинные шеи — подобно жирафам. Город предстал перед Артыком не в прежней спокойной красоте, а в буйном росте.