Зазвенели бокалы…
Разошлись гости далеко за полночь, но Бабалы долго не мог уснуть. Временами, правда, он забывался в коротком полусне, и ему чудился звон бокалов, только он не мог понять, с кем чокается — то ли с Галей, то ли с невестой Аннама, Мариной, то ли с Аджап. Все перепуталось у него в голове… А то вдруг начинало мерещиться, будто он на коллегии министерства, борется врукопашную с Меллеком Веллеком, тот пыхтит и бранится последними словами, на манер Новченко. Потом кто-то тянул его за пиджак и внушал голосом Алексея Геннадиевича: легче на поворотах, вы переходите все границы! А Зотов хлопал себя рукой по бедру: на тринадцатом участке авария, взорвались банки с консервами, доставленные Мурруком! Он исчез, и на его месте появилась Аджап, она смотрела на Бабалы с укоризной: аю, оглан, а где же я буду жить, все дома в Рахмете разрушены. Он крикнул: у меня, у меня ты будешь жить, Аджап! — и проснулся от собственного крика.
Комнату заливал яркий утренний свет. Из открытой форточки веяло осенней прохладой.
Бабалы в тревоге схватился за часы, лежавшие на тумбочке рядом с кроватью, Скоро уже девять. Слава богу, к поезду он успеет.
Торопливо одевшись, он прошел в кухню — умыться. Там уже возилась с завтраком Патьма, его домработница, недавно приехавшая из Ашхабада. Поздоровавшись с ней, Бабалы сказал:
— Я только чаю выпью.
— Бабалы Артыкович, с утра полагается хорошенько поесть.
— Я поем позднее. А сейчас мне надо встретить гостя из Ашхабада. Вот к нашему возвращению вы и приготовьте завтрак. Что-нибудь повкуснее. И комнаты приберите.
— Вах, какой-нибудь важный гость?
— Нет, одна женщина. Наш новый врач.
— Как же, слыхала, слыхала. Уж не та ли это девушка, что приходила к нам домой в Ашхабаде?
— Хм… Больно вы любопытны, Патьма-эдже.
Она сощурила глаза так, что они превратились в щелочки, сочащиеся хитростью и лукавством:
— Молчу, молчу. Гостья у нас будет жить?
— Ещё неизвестно.
— Я к тому, что, может, надо приготовить для нее комнату.
— У нас всего ведь две комнаты.
— Как раз и хватит: по комнате на каждого. Вы будете спать в столовой, а она в вашем кабинете.
Бабалы и сам пока не знал, где захочет жить Аджап, а Патьма уже распределяла, где кто расположится.
Патьма держала в руках чайник, но чай не наливала, намереваясь, видно, продлить разговор. Бабалы сухо произнес:
— Жилищный вопрос утрясем после. Пока позаботьтесь о завтраке.
Он направился к двери. Патьма, встрепенувшись, крикнула:
— Бай, хоть бы чаю выпили!
— После, после, Патьма-эдже. Опаздываю!
— Ладно, я пока ванну согрею.
Бабалы устремился во двор, где его уже ждала машина.
Глава тридцать седьмая
ДЕНЬ СВАДЬБЫ ВСЁ БЛИЖЕ
о станции Бабалы повез Аджап к себе домой. Их встретила сияющая Патьма. Она и Аджап сразу друг друга узнали, но Патьма и вида не подала, что догадалась, кто такая Аджап. Ведь хозяин не сказал ей определенно — она и помалкивала.
Бабалы поставил чемодан Аджап на пол, Патьма подхватила его, кивнула девушке:
— Пойдем со мной, кейгим. Комната для тебя приготовлена.
В кабинете Бабалы Аджап сняла легкое пальто, темный цветастый платок с бахромой. Патьма примостила их в шкафу, повернулась к Аджап с улыбкой:
— Мы ведь с тобой виделись, дочка. Помнишь — в Ашхабаде? Только я запамятовала, как тебя зовут.
— Аджап Моммыевна.
— Аджап Мом… Нет, кейгим, мне это трудно выговорить. Я уж попросту буду звать тебя Аджап-джан. А мое имя — Патьма.
— Это моя комната, Патьма-эдже?
— Твоя, твоя, Аджап-джан, так хозяин распорядился.
Аджап осматривалась с любопытством и некоторым недоумением. Странное помещение подобрал для нее Бабалы. Тут кто-то живет или жил еще вчера. Двуспальная кровать. Письменный стол. На нем — газеты, какие-то бумаги. И проходить сюда надо через другую комнату. Бабалы, видимо, кого-то потеснил. Почему, кстати, в той, другой комнате накрыт стол, словно хозяева ждали кого-то к завтраку? И при чем здесь, кстати, Патьма — ведь она домработница Бабалы, как же она в этом-то доме очутилась?
Вопросов у Аджап возникло немало, и чувствовала она себя стесненно.
Патьма, дав ей оглядеться, предложила:
— Аджап-джан, может, ты искупаешься с дороги? Я ванну нагрела.