— Алло, — раздаётся издалека голос Кожина.
В панике я бросаю трубку на рычаг.
Что ему нужно? Уже начинает проверять, уснула ли я? А правильно ли я поступила, что сняла трубку?
«Наверное да, — лихорадочно размышляю я. — Он же должен убедиться, что я подхожу к телефону, если в сознании».
Теперь остается только ждать его следующих звонков.
Время течёт мучительно медленно. В ожидании решающего момента я не знаю, чем себя занять. Я то сажусь, то вскакиваю, то меряю шагами комнату. Меня клонит в сон. И зачем я сегодня проснулась раньше, чем обычно?
За окнами уже совсем стемнело. Я включаю люстру. В мягком электрическом освещении окружающие меня знакомые предметы выглядят так успокаивающе, а сонливость вроде бы отступает. Я забираюсь с ногами на диван, открываю книгу, но строчки прыгают у меня перед глазами, и смысл прочитанного до меня не доходит.
Я раздражённо отбрасываю книгу в сторону, и тут раздаётся телефонный звонок. Сердце у меня падает в пятки. Началось. Проверяет, заснула ли я. Что ж, не буду подходить к телефону. Пусть думает, что снотворное подействовало.
Телефон замолкает, но через минуту вновь разражается трелью. Я зажимаю уши — настойчивые звонки слышны всё равно. Потом снова тишина, и снова звонок.
Я стойко переношу эту пытку. Наконец, вероятно, убедившись, что разбудить меня телефонными трелями невозможно, звонящий прекращает терзать мой слух.
Теперь он может попытаться войти в любую минуту. Я сжимаю свой мобильник в мгновенно вспотевшей ладони и напряжённо вслушиваюсь в тишину, царящую в квартире, борясь с вновь подступившей дремотой.
В ожидании проходит минут пять. Наконец, меня подбрасывает звонок в дверь. Сжавшись в комочек, я лихорадочно соображаю, не забыла ли я включить камеру. Кажется, нет. Теперь мне нужно лечь на диван и прикинуться спящей. Сейчас убийца убедится, что я не подхожу к двери и войдёт сам.
Однако события начинают развиваться по совершенно другому сценарию. В дверь сначала трезвонят, а потом начинают стучать кулаком. Я, ничего не понимая, встаю и тихонько подхожу к дверному глазку. Кожин. Это он.
До самого последнего момента у меня ещё оставалось сомнение в правильности моей догадки, и где-то глубоко в душе теплилась надежда, что под именем Вениамина, грабящего и убивающего женщин, скрывается кто-то другой, не Михаил.
Но глаза не обманывают меня.
Я расставила ловушку, и именно Кожин попал в неё. Вот он, всего в каких-то сантиметрах от меня. Я слышу через дверь его тяжёлое дыхание. Я даже могу разглядеть капельки пота на его лице.
Но почему он, не переставая, жмёт на кнопку звонка и стучит в дверь? Совершенно сбитая с толку, я не знаю, как поступить. С самого начала всё пошло не так, как я планировала. Он должен был пытаться открыть дверь ключом — ведь он уже бывал здесь, я знаю. Для чего ему появляться с таким шумом? Он же поставит на уши всех моих соседей!
Мне трудно соображать. Мысли ворочаются в моей голове с большим трудом. Сонливость всё больше одолевает меня. Что-то я обязательно должна сделать. Но что? Не могу вспомнить. Что со мной происходит?
Словно сомнамбула, не понимая, что делаю, я отпираю дверь и распахиваю её.
Я пытаюсь что-то сказать Кожину, но язык не ворочается во рту. Ноги мои подкашиваются. Меня словно накрывает огромным тёмным мягким колпаком. Я пытаюсь протестовать против погружения в эту засасывающую бездну, но лишь успеваю увидеть, как маньяк переступает через порог.
Кожин входит в квартиру и захлопывает за собой дверь.
Быстро обведя глазами прихожую, он делает шаг ко мне.
Я отскакиваю и упираюсь спиной в стену, отделяющую коридор от комнаты.
Только теперь я вспоминаю, что должна была подать сигнал Пашке, а мой сотовый остался на диване.
Господи! Какая же я дура!
Я бросаюсь назад в комнату. Но, увы, это мне только кажется, что бросок мой стремителен. На самом деле я еле тащусь, ватные ноги меня не слушаются, предательски заплетаются, и после нескольких шагов я, споткнувшись, падаю и проваливаюсь в забытье.
Там тепло и темно, и почему-то не хочется оттуда возвращаться…
Мне кажется, что я прихожу в себя через много часов. Я уже лежу на диване. Приподнимая налитые тяжестью веки, вижу склонившегося надо мной Михаила.
