По мнению всемирно известного мифолога Мирчи Элиаде, битва в мифологии всегда носит высший сакральный характер. Только через сражение противоборствующих сторон космические силы способны окончательно определиться, обозначить границы своего влияния. И речь здесь не о добре и зле, не о свете и тьме, а о том, что Ницше назвал «игрой космических сил». Эта игра непостижима для человека, но он всегда принимает в ней участие. Такова его судьба. Как же в финальной сцене воплощена эта самая таинственная «игра»? Обратимся к тексту. Капитан Михалис сражается вместе с горсткой своих товарищей, трое из которых предавались сакральным оргиям в подвале дома своего предводителя, что позволяет увидеть определенную смысловую связь между обсуждавшимися «церемониями» и безумным проявлением критского патриотизма. К скудной группе храбрецов неожиданно примыкает племянник капитана по имени Козмас. Племянник жил до этого в Париже и стал успешным корреспондентом. На Крит он приехал ради сенсации, не более того, но, по мере своего знакомства с родиной предков, его человеческая природа меняется. То, что относится к европейской цивилизации, уходит в тень, на первый план выступает та необузданность, та дикость и сумасшествие, которые отличают главного героя от всех остальных персонажей, ведь капитан Михалис лишь внешне похож на человека, на самом деле он – оживший Минотавр, вырвавшийся наружу из своего лабиринта. И вот Козмас, забыв про всё, прорывается к этому Минотавру в самый отчаянный момент битвы. Приведем перевод по английскому изданию: «Козмас сразу же почувствовал, что перед ним стоит человек, который никогда не сдается. И даже сам Бог не в состоянии был бы подчинить себе его волю. И тогда Козмас неожиданно для самого себя принял невероятное решение. Зачем юлить в такой момент? Ему стало стыдно за свои недавние речи. Гордое сердце жителя всемогущей Криты заговорило во весь голос!
– Итак, чего ты хочешь? – прорычал капитан Михалис, оглядывая своих товарищей.
– Ничего, – произнес в ответ Козмас, выбросив из памяти все слова, которые он хотел произнести прежде.
– Значит, ты пришел сюда, чтобы только повидаться со своим дядюшкой? – вновь прорычал капитан. – Ну, здравствуй! А теперь прощай. У нас, как видишь, война.
– Уходи. Ради твоей жены, ради твоего сына, капитан! – в отчаянии прокричал Козмас.
Видно было, как лицо Михалиса налилось кровью, его взгляд стал диким, и он заорал: „Во имя Бога, братья! Свобода или смерть!“
В следующий момент капитан прицелился и нажал на курок. Горы отозвались мощным эхом. Тут же в ответ засвистели турецкие пули, и рявкнула пушка. Снаряд разорвался позади Михалиса, камни посыпались сверху. „О!“ – раздался агонизирующий вопль. Все оглянулись. Каямбис, певец и один из постоянных участников подвальных оргий, скатился вниз с пригорка, на который взобрался накануне. Скатился к самым ногам Михалиса. Он открыл было рот и попытался что-то сказать, но хлынувшая горлом кровь лишила певца голоса.
Внизу взревели боевые трубы турок, солдаты поднялись на последний штурм. Впереди всех шли дервиши, размахивая зеленым стягом Пророка…
…В самый жаркий момент битвы капитан вновь посмотрел на племянника.
– Уходи отсюда! Слышишь? Это не твоя война! Еще есть время. Беги.
– Нет!
И тогда капитан еще раз посмотрел на своего племянника.
– Так ты не уйдешь?
В следующий момент капитан как прозрел. Радость охватила его. Он взял голову Козмаса в свои огромные лапы.
– Так ты все-таки мужчина, племянник, и готов пожертвовать собой ради нашей Криты!
…Из всего отряда осталось всего два старика и Козмас. Они спрятались за камнями и продолжали стрелять по туркам. Ни одна их пуля не пролетала мимо цели.
Капитан Михалис стрелял и стрелял, хотя уже был ранен в щеку и правое бедро. Кровь сочилась из ран, но он не чувствовал боли. Время от времени Михалис бросал взор в сторону племянника, который расположился рядом и также вел огонь по врагу. „Здорово, племянничек! – не выдержал капитан. – Сейчас твой отец восстал из мертвых. Братик мой, Костарос, хорошее ты дело сделал, родив такого сына!“
