— А почему они упомянули императора?
Залевк понимал, что из этой головы не изъять неуёмного любопытства, и всё же, принуждённый к глухому молчанию своим положением раба, не ответил и ускорил шаги, так как увидел, что на дороге к каструму собираются беспорядочные группы легионеров, и похоже, что постоянная железная дисциплина уже ни для кого ничего не значит. Он понимал, что в этих мощных легионах может быстро вспыхнуть бунт, как пожар от брошенного в солому факела. Такое уже случалось в правление Августа и особенно часто при Тиберии, ненавистном в качестве полководца и ещё больше — императора.
Но мальчик остановился как вкопанный и спросил, почему Тиберий получил власть вместо братьев его матери.
— Если не хочешь, чтобы я болтался у конюшен и мне все рассказали конюхи, расскажи сам.
Учёнейший раб — никто не знал точно ни его истории, ни несчастья, обрушившегося на него и приведшего к нынешнему состоянию, — свернул в глухую улочку и осторожно начал говорить:
— Однажды божественный Август повстречал женщину, которую, как ты слышал, эти конюхи называют Новеркой. На самом деле её звали Ливия.
— Когда это было?
— Полагаю, с тех пор прошло шестьдесят лет.
Дистанция безграничная для ребёнка, и мальчик недоверчиво замолк, а грек поспешно продолжил, чтобы избежать вопросов:
— Когда Август её повстречал, ей было семнадцать, она была замужем и имела ребёнка. Вот этим ребёнком и был Тиберий.
— А почему её называют Новерка? — сгорая от любопытства, спросил мальчик.
Они остановились на углу, и Залевк бросил взгляд на беспокойные перемещения солдат по Чертополоху.
— Новерка — значит мачеха, потому что у Августа была дочь, Юлия.
Он уклонился от уточнения: «Единственный родной ребёнок». А мальчик сразу же спросил:
— Та, которую сослали в Регий и которая умерла как нищенка?
В отчаянии от такого допроса учитель сдался:
— Да, она, мать твоей матери. — И, стараясь спасти ситуацию, быстро добавил: — Но она не всегда жила там, сначала она была на Пандатарии.
Мальчика взволновало это название, которого он никогда раньше не слышал, и он спросил, что такое Пандатария.
Залевк начал объяснять:
— Один остров, — но прервался, потому что вокруг претория раздались громкие и злобные голоса.
Он попытался снова направиться туда, но мальчик остановил его.
— Я хочу знать вот что: когда Тиберий сделался императором, три брата моей матери были уже мертвы?
Учитель устало выговорил, словно измученный пыткой:
— Двое старших — да. А третий был ещё маленький, примерно как ты теперь.
Он снова двинулся вперёд.
— Отчего они умерли?
— Вдали от Рима шла многолетняя война, — сказал Залевк. Ему никак не удавалось придумать ответ, поэтому он обошёл эту историю и заключил: — Когда же умер и Август, сенаторы избрали Тиберия.
— А где был мой отец?
— Здесь, он сражался с этими варварами, которые вечно восстают.
Учитель воспользовался случаем, чтобы прочесть короткую лекцию:
— Прав был Посидоний Арамейский: barbari immanes[8].
С дороги доносились всё более громкие и возбуждённые голоса.
— Но ты не сказал мне, что случилось с последним братом моей матери.
— Не знаю, — соврал Залевк. — Он жил далеко.
Мальчик отстал от него и направился на площадь. Вопреки обычаю здесь беспорядочными кучками, сбившись ближе к середине, толпились солдаты. Командир преторианских когорт, телохранителей дукса, преградил ему путь и с неодобрительным жестом вернул его чересчур снисходительному учителю.
— Дукс Германии заперся во внутренних покоях с командирами легионов, — тихо пояснил он.
Со всех концов каструма подходили другие командиры и в волнении собирались на площади.
— Его вызывают в Рим! — злобно крикнул кто-то, и мальчик тут же спросил:
— Кого вызывают в Рим?
Ему не ответили, но догадка вызвала тревогу. В самом деле, через второго неожиданного посланника из Рима пришло известие, что победоносного и всеми любимого Германика лишили командования. Среди солдат, командиров, трибунов начал зреть мятеж. Но вышел трибун Гай Силий, и командиры на площади прекратили дискуссии, поскольку его появление всегда объявляло о прибытии Германика. Это знал и мальчик. Действительно, вскоре появился молодой дукс в окружении других трибунов. Он увидел беспорядочное сборище и ничего не сказал, но улыбка сошла с его лица.
