Он поймал машину, назвал адрес и, пока ехал, решал. В мокром парке перед больницей почти не встречались прогуливающиеся — многие почему-то боятся дождя. Но, по мнению Костова, именно пустой мокрый парк, не изуродованный присутствием людей, был прекрасен. Костов взглянул на многоэтажное здание больницы — стеклянный парадный вход светился изнутри огнями, у гардероба выстроились очереди, на крыльце толклись люди в мокрых плащах — сегодня был день посещений. Ему захотелось постоять, он не спешил оказаться внутри, среди суетящихся посетителей. На дальней аллее слева от него мелькнул черный зонтик и женская фигурка под ним — она казалась неимоверно миниатюрной, неправдоподобно тонкой. «Это не она», — подумал Костов и двинулся по посыпанной битым кирпичом дорожке к просвету среди деревьев, где ему привиделась девушка. «Прямо как на полотне Левитана «В Сокольниках»…» — поиронизировал он.
Внутри пустынных аллей шум дождя усилился. Костов передернул плечами от свежести и попадающих за ворот куртки струек. Остановился и посмотрел по сторонам — ни души кругом. И опять мелькнула та же фигурка в черном длинном плаще под зонтом — на этот раз она появилась впереди, на берегу крохотного пруда. Дождь мешал ему толком разглядеть, кто это был. Костов снова начал приближаться к девушке, каждую секунду опасаясь, что она вдруг опять исчезнет. Он сошел с дорожки на газон и двигался, стараясь не поскользнуться на мокрой траве. Чем ближе он оказывался к берегу пруда, тем отчетливее становилась картинка — да, девушка в черном плаще до пят стоит спиной, головы не видно, вся верхняя часть тела закрыта большим мужским зонтом. Кто это? «Это не она», — снова подумал Костов и позвал: «Алина!» Зонт медленно, как локатор, повернулся, и он увидел ее лицо, ослепительно белое на фоне черной материи, сверкающее. Это была она.
— Алина! — повторил Костов, подходя к ней. — Что вы здесь делаете? К вам, наверное, пришли…
— Аркадий должен был прийти, — ответила она, не удивившись появлению Костова, как-то безучастно. — Потому-то я и сбежала. Идите под зонт, что вы мокнете? От одного вашего вида во мне грипп разовьется.
Костову пришлось принять у нее ручку зонтика — иначе купол просто сел бы ему на голову. Стоять с ней под зонтом среди дождя в парке было приятно, и время торопить не хотелось, но пора было приступать к делу. «Ты слишком разнежился», — поставил себе диагноз Костов.
— Я пришел… — начал он.
— Я все знаю, — перебила его Алина. — Мне звонила ваша напарница. Но даже если бы не звонила… Мне кажется, я это давно знала, постепенно догадалась. Я все знаю. И… и я не знаю, что сказать. И не знаю, что делать. И я боюсь, что будет, знаете что? Абдулову на канале Огульновского больше не работать, он уйдет. А я… я последую за ним. Представляете? Он, по сути дела, соучастник убийства Олега, он меня купил, он все время всем врал. А я последую за ним, несмотря ни на что. Сгорая со стыда, презирая себя, но последую. Я боюсь, что не смогу ему противиться — он уже обрисовал мне перспективу, он настаивает. Что мне делать? Я не хочу быть прикованной к нему всю жизнь.
— У вас все будет хорошо. — Костову и впрямь так казалось.
— Вы осуждаете меня? — Алина, до этого момента говорившая, упершись взглядом в носки своих туфель, с задержкой медленно подняла лицо и посмотрела прямо в глаза Костову.
— Нет. Совсем нет, — улыбнулся он.
Костов почему-то вообразил ее вдвоем с Юлькой, ведь Алина всего на несколько лет старше его дочери. Ему представилось, как они шушукаются, смеются, близко склонясь друг к другу блондинистыми головами. Он всегда любовался дочерью, мог наблюдать за ней часами — для него это была лучшая на свете психотерапия. Костова забавляло, как его чадо, юное, красивое, хрупкое, которое он не мог воспринимать как взрослого человека, с важным видом хлопочет на кухне, готовя ему ужин, покрикивает на него, чтобы не путался под ногами, с трогательной сосредоточенностью гладит его рубашку… Юлька тоже имела обыкновение задать какой-нибудь экзистенциальный вопрос вроде «Что со мной будет?» и воззриться на Костова трагически, горестно, с неподдельным отчаянием на розовощекой мордахе. Она не могла увидеть себя со стороны и почувствовать, что все это выглядит так по-детски, а потому — светло, чисто и безоблачно, что все это детское отчаяние через секунду улетучится и забудется. В такие минуты Костову не удавалось сдержать улыбку или даже смех, чего Юлька искренне не воспринимала. Она понимала только, что ее не принимают всерьез, и обижалась… И как на нее похожа Алина.
