— Я немного в курсе здешних обычаев, — ответствовала добрая Ирина. — Давно здесь живу, практически с рождения. Неужели совесть пробудилась?
— Да! — поспешно подтвердил Костов, стараясь, чтобы это звучало как можно убедительнее. — Я был не прав. Я проявил себя как неискоренимый эгоист, к тому же не очень чистый на руку. Но искоренять меня все-таки не надо. Я осознал… Я просек… Я столько перечувствовал и перестрадал. Ой, слушай, давно хотел тебя спросить: а президент где, в Москве?
— Нет, — ответила несколько озадаченно Ирина. — Он в Сочи отдыхает. Впрочем, ты же знаешь, это не отпуск, а одно название — туда к нему один за другим министры ездят на доклад и главы иностранных государств. На эти переезды они, наверное, уже всю бюджетную статью, отпущенную на правительство, израсходовали. Ха-ха! Их можно понять… Очередная сессия нижней палаты того гляди откроется, кабинету надо выработать политику перед новым политическим сезоном. Там, ты представляешь, коммунисты затеяли очередной референдум — хотят спросить народ, стоит ли проводить реформу электроэнергетики с выделением магистральных сетей в унитарное государственное предприятие? А Бреус, ты же знаешь, все поставил на эту реформу, так он теперь через свою партию в Кремле и парламенте должен непременно этот референдум сорвать. Народ ни хрена не смыслит в магистральных сетях и вдруг сдуру возьмет и проголосует против с подачи коммунистов? Главное, эта реформа, она латентно уже давно идет, несмотря на возмущение левых… А «наш», видимо, еще колеблется, до конца не уверен в благотворности бреусовских идей о создании вертикально интегрированных компаний. И это дает оппозиции призрачный шанс, что все еще можно притормозить и повернуть вспять. «Нашему» известный советник-либерал в уши дует — мол, этот Бреус, он все под себя строит, под свои властные инстинкты, эта такая-сякая так называемая реформа… Администратор торговой системы…
Как и ожидал и даже рассчитывал Костов, Ирина, когда ей предоставили возможность говорить о политике, с душой отдалась любимому занятию. Он терпеливо слушал монолог близкой знакомой, не понимая ни слова из того, о чем она вещала. Из всех слов единственным знакомым и понятным было имя олигарха Бреуса, но что он там замутил с каким-то администратором (это еще кто?), Костов не смог бы понять даже под дулом пистолета. Но все это была сущая ерунда по сравнению с достигнутым им результатом — Ирина расслабилась, подобрела, и через какую-то пару минут с ней уже можно было бы заводить речь о том, что по-настоящему интересовало Костова.
— Постой, — внезапно остановилась Ирина. — Ты мне зубы не заговаривай. Ты тогда поступил как…
— Последний подлец, — с готовностью подхватил Костов. — Ты забыла сказать, а что обо всем этом думает премьер-министр? Насколько я понимаю, он не очень-то ладит с главой кремлевской администрации. (На этом пассаже Костов выжал из себя все, что вообще когда-либо знал о политике.)
— Неправильно понимаешь, — недовольно отозвалась Ирина, на несколько секунд замолчала, а потом продолжила: — Вот насколько я понимаю, тебе опять от меня что-то нужно, какая-то информация. Что же, я не против. Только учти, что такой дурой, как в прошлый раз, я уже не буду. Как ты сам понимаешь, теперь «деньги» вперед. Вечером встреча, ночью информация…
— А утром встреча, днем информация? — поинтересовался Костов.
— Так тоже можно. — Ирина не спорила. — Только утром получается не так романтично. Тебе на работу, мне на работу… Оба спешим, нервничаем, смотрим на часы за спиной друг друга. Так нужна информация или нет?
— Нужна, — твердо сказал Костов.
— Значит, сегодня вечером, — скомандовала Ирина. — У меня. С тебя — букет роз, шампанское «брют» и нектарины. С меня — роскошный ужин. У-у-у-х! Давно я роскошных ужинов для тебя не готовила…
Положив трубку после разговора с деловой Ириной, Костов расслабленно откинулся на спинку кресла. «Делать нечего, — подумал он, сладко распрямляя плечи и потягиваясь. — Придется принести эту жертву. В интересах расследования».
На подходе к палате, в которой лежала Алина, Костов расслышал звуки яростной перепалки, доносившиеся из-за закрытой двери. Голоса идентифицировать было нетрудно. Один — мужской — принадлежал Абдулову, второй — женский — Алине. Как любая пара, увлеченная своими переживаниями, они обменивались воплями, позабыв о том, что каждое их слово звонко разносится по коридору и доступно любому, кому вздумалось бы пройти по этажу.
