Ей не нравилась эта ситуация. «Парень уходит в отпуск именно тогда, когда у нас возникают к нему вопросы. Мне все это не нравится», — думала она. Не очень справедливый ход рассуждений. Лето — пора отпусков, и не думают ли менты, что каждый гражданин России будет с ними советоваться, прежде чем отчалить на Канарские острова, к тетке в Саратов или к рыбакам на Камчатку — в зависимости от того, у кого какие пристрастия и финансовые возможности.
— Где он проводит отпуск? — спросила она у охранника.
— Понятия не имею, — пожал плечами тот, продолжая перегораживать ей дорогу.
«Не нравится мне это», — утвердилась в своих ощущениях Надежда. Манере заявлять о том, что ей что-то не нравится, Надежда научилась у своего шефа Костова. У него эта фраза — труба к атаке. После таких заявлений Костов выхватывает пистолет, бьет морды, вышибает ногами двери и выкручивает уши тем, кто опрометчиво его раздосадовал. Что она означала у нее, Надежда пока не определила. Единственное, в чем она была сейчас уверена — в том, что ее врожденное упрямство разрослось здесь, у входа в офис «Продукты Беспанова», до космических размеров. Она поняла, что ни за что не уйдет с порога, пока не вызнает все, что можно, об этом внезапно исчезнувшем клиенте Соловей. Пусть даже он всего лишь ушел в отпуск. Кто родные, как с ними связаться, как связаться с самим отпускником (она не верила, что в таких конторах сотрудники, отправляясь в отпуск, не оставляют на всякий случай своих координат начальству)… Но отдел по работе с персоналом и разговаривать с ней не станет без санкции с самого верху — от генерального директора или владельца.
— Молодой человек, — Надежда льстиво улыбнулась охраннику, — а где тут у вас можно позвонить… — Антон Сергеич! — орала она через минуту Костову из специально оборудованной телефонной будочки для посетителей. — Наш клиент, он же по совместительству клиент Соловей, убыл в отпуск. Куда, не говорят. Я не знаю, что со мной происходит, но сто пудов — здесь надо копать до упора. Меня, конечно, и на порог никто не пустит просто так… Шеф, позвоните в УБЭП — быть не может, чтобы у этого «продукта Беспанова» не было никаких грешков или замутнений с ребятами — или по налогам, или по валютным операциям… Может, с таможней. Пусть мне выхлопочут встречу с этим «продуктом» — просьбе УБЭПа он навстречу пойдет, не может не пойти. Я здесь подожду, перезвоню…
— Есть за что зацепиться? — спросил Костов. — Ребятам из УБЭПа что говорить?
— Зацепиться не за что, — призналась Надежда. — Надо что-нибудь соврать. Но у меня такое чувство… — здесь что-то есть. Почему он так скоропалительно умотал в отпуск?
— А что, если он давно собирался?
— Нет, даже не переубеждайте меня. Скоропалительно. В общем, жду.
Дело уладилось довольно быстро — Надежде просто повезло, что и знакомые ребята из УБЭПа оказались на месте и что их начальник не стал чиниться, а, сразу врубившись в ситуацию, связался с «продуктом Беспанова», а тот — тоже везенье! — пребывал не где-нибудь в Швейцарии, а совершенно случайно зашел в собственную контору.
— В общем, — отчитывался Костов Надежде, — на Беспанова у них ничего нет — так, были с ним кое-какие мелкие недоразумения, которые улажены к обоюдному удовольствию. Он с УБЭПом поддерживает хорошие отношения. Он тебя примет прямо сейчас. Только учти — я у УБЭПа теперь в должниках хожу. Если всю эту кутерьму ты затеяла напрасно, не знаю, что я с тобой сделаю.
— Не напрасно, шеф! Спасибо! — по обыкновению заорала в трубку Надежда.
Охранник, предупрежденный телефонным звонком секретарши Беспанова, уже подходил к ней, чтобы сообщить: глава фирмы ждет ее у себя в кабинете.
Беспанов оказался заматерелым — лет сорока пяти — мужчиной с хорошими манерами. Несмотря на дорогую и изящную, от лучших европейских портных, одежду и эти самые похвальные манеры, на лице его лежала несмываемая печать русскоязычности. В самом что ни на есть Париже, глядя на такого, безошибочно определишь: наш! И дело не в носе картошкой или переваливающейся походке а-ля медведь. Взгляд, неисправимый взгляд, который ничем не вытравишь и никак не прикроешь. Взгляд никуда не денешь. Что-то там глубоко в этом взгляде — пренебрежение, презрение, снисходительность, безразличие и непременное стремление просечь твою «цену»… Он, пожалуй, не был в восторге от того, что менты прислали к нему для разговора о деле бабу. Несерьезно это — читалось в его глазах. Пусть не надеются, что он будет ради них напрягаться.
