— Пустила? — раздался тихий вопрос Алины.
И, не дожидаясь отклика от Абдулова, Алина сама за него и ответила:
— Не успела.
— Антон Сергеич, я вот что думаю, — так начала рабочую летучку поутру в понедельник неутомимая Надежда. — А что, если Соловей убил… Абдулов?
Костов вздохнул — все ясно, напарница опять провела бессонную ночь, анализируя дело об убийстве Лосского. Он ей уже и намекал, и прямым текстом говорил, и шуткой давал понять, что не надо так много думать, напрягать извилины. Нет, Надежда намеков не просекала и чуть ли не каждый день являлась на работу с очередной причудливой идеей вроде только что обнародованной.
— Давай разберемся, — обреченно кивнул он. — Зачем ему это надо? По-твоему, он маньяк?
— Нет, — энергично затрясла головой Надежда. — Соловей видела, как Абдулов перекидывал через перила Лосского. Или — вот! — ему показалось, что она видела. Абдулов все время опасался, что она его выдаст. И в конце концов нервы у него не выдержали, и он ее зарезал.
— Ну хорошо, — отозвался Костов. — Предположим, у Абдулова нет алиби на тот вечер, когда состоялось убийство Соловей, хотя очень даже может быть, что есть. Мы пока этим не интересовались. У меня сразу возникает два вопроса. Соловей была не такая дура, а точнее, она была совсем не дура. Она была умненьким существом. Разве она не насторожилась бы сразу, как только к ней на панели подвалил клиент — да не кто-нибудь, а ее собственный шеф? И как бы она с ним пошла?
— Задаром, — твердо, без секунды колебаний ответила Надежда. — Естественно, задаром бы пошла. С его стороны, Антон Сергеич, игра очевидная. Обстава такая, что захотелось звезде поразвлечься, он идет в этот бар, в «Змейку», с целью снять проститутку. А на самом деле он идет туда, чтобы отправить на тот свет свидетельницу Алену Соловей, которая — он прознал — увлеклась проституцией. Девушке невдомек, она про его планы ни хрена не знает. И что происходит? Абдулов вроде бы направляется к понравившейся девке — Соловей ведь была в гриме, — потом происходит взаимное узнавание: «Ба! Алена!» — «Аркадий Николаич, что вы тут делаете?» и прочее. Почему она должна ему отказать — только потому, что они знакомы по основной работе?
— Да, — задумчиво протянул Костов. — Здесь они играли совсем другие социальные роли, чем в «Останкино». На панели он — не босс, она — не его сотрудница. Здесь она — проститутка, он — клиент. Что им мешает заключить обычную сделку, которую заключают в таких случаях?
— Вот именно, — подхватила Надежда. — Они договариваются, идут в переулок. Соловей ничего не опасается, подвоха не ждет. В конце концов, с ней ее собственный босс, с которым они друг друга недолюбливают, но все равно он свой, коллега, знакомый. Это ведь надежнее, чем первый встречный. Кстати, может быть, именно поэтому она и дала утащить себя трахаться под лестницу — доверяла Абдулову. В решающий момент он достает лезвие, и…
— А ведь при ране, которую нанес убийца Соловей, ему было трудно остаться не испачканным кровью… — задумался Костов. — Что делают с окровавленной одеждой? Отдают в химчистку (это опасно, работники могут сигнализировать в милицию). Сжигают (где? не у всех дома есть камины или русские печки). Выбрасывают (тоже опасно, потому что могут найти). Ты как бы распорядилась окровавленной одеждой?
Надежда уставилась на шефа — разговоры об окровавленной одежде были, как ей казалось, здесь неуместны. Она толкует о другом — о том, как злодей Абдулов заманил ничего не подозревающую невинную журналистку-проститутку в западню и расправился с ней. Она рисует картину преступления.
— Ну, — с неудовольствием отозвалась она, — я бы выстирала, а потом выбросила. Так вот, убив девушку, он садится в свою машину…
— Хорошая мысль! — воскликнул Костов. — Квалифицированная! Выстирать и выбросить… Но речь идет о мужчине. Будет он заниматься такой ерундой, как стирка! А в принципе… Хорошая мысль. Оставь, Надежда, свои экзерсисы об Абдулове. Ты лучше представь себе в красках, запахах и ощущениях, что это такое — зарезать девушку, к тому же знакомую. И не под воздействием внезапно нахлынувших необоримых чувств — гнева, ярости, отчаяния, а преднамеренно, обдуманно. Воткнуть нож в теплое человеческое тело. Она вцепляется тебе в плечи — пальцы не отодрать — и пытается что-то сказать. Кстати, возможно, она разодрала убийце рубашку на груди… Да, так вот, течет — а может быть, и бьет — кровь, глаза жертвы медленно застывают… Для обычного человека — чудовищный шок. Да Абдулов от одного вида крови в истерику впадет. Выбросить Лосского с шестнадцатого этажа — еще куда ни шло, хотя мы никак не доказали, что это сделал Абдулов, это достаточно чистое убийство. Вообще, поцарапанная щека — это, я тебе скажу, удовольствие ниже среднего, болит ужасно. Но зарезать… Нет, это сделал кто-то похладнокровнее, к тому же тот, кто умеет обращаться с ножом. А не этот развращенный неврастеник и патологический враль. А второй вопрос, который у меня сразу возникает, если речь зашла об Абдулове. Он — личность, известная в лицо огромному числу телезрителей. Если он выходит на улицу, в публичное место, ему практически невозможно остаться неузнанным, незамеченным. Он сразу привлекает к себе внимание окружающих, прохожих, зевак, к нему лезут за автографами, обращаются со всякими вопросами типа: «А как там у вас в «Останкино», буфет есть?» Некоторые просто стоят неподалеку и таращат глаза. Ну, и как он будет в таких негигиенических условиях совершать убийство?
